На Паленом заночевали, вместо ужина напились чаю и на следующий день прибыли в жило Кикхтагук. Здесь проживали 28 человек, но Загоскин застал лишь двоих — старуху и юношу; остальные отправились за рыбой на дальние реки. Местное население Аляски после эпидемии оспы 1838 года сильно поредело, и по пути членам экспедиции встречалось много жил, брошенных туземцами. Лишь привыкшие к родным местам старики неохотно покидали их. В одной хижине лейтенант с товарищами увидел старого туземца — его жена и все дети умерли от оспы, но он остался в своем доме вместе с внуками.
Жило сохранилось потому, что было удачно расположено: сюда по притокам Квикпака туземцы свозили для продажи меха и служащие компании приплывали за товарами на байдарах. «Мы шли напрямки, — записывал Загоскин в дневнике. — Берег за бухтою утесист, от 40 до 60 футов высоты. Достойно замечания, что на некоторых из прибрежных утесов лежал снег и, как говорили мне старожилы редута, никогда не тает. Проезжая близ таких природных ледников, чувствуешь особую прохладу».
В бухте у мыса Ныгвыльнук заночевали прямо на берегу. На скалистых островках в море видели гнездилища морских птиц, в воде вокруг островков — стаи дальневосточной наваги и гольцов. На счастье, встретили туземца, у которого купили несколько жирных рыбин; пока варили уху, Загоскин у костра писал в дневнике: «Гольцов два вида в Северо-западной Америке. Один вид, который входит в реки с моря, вместе с горбушею по весне, другой — постоянно проживающий в реках и озерах. Так, в Новоархангельске, в озерке, находящемся близ селения, водятся гольцы, величиною в 2 фута. Здесь, по приморью Нортонова залива, в речках, в него впадающих, попадаются также оба вида гольцов». Примечательно и такое его сообщение: «В круглой бухте, в осыпях песчано-глинистых яров, находят кости ископаемых слонов и мастодонтов. Некоторые кости ребер, берцовая кость и несколько так называемых клыков были привезены нынешнею весною в редут». Найденные клыки включил в свою коллекцию Илья Гаврилович Вознесенский.
По этим местам в 1834 году проходил и Андрей Глазунов. Неопытный проводник вел его по всем изгибам реки Анвиг 22 дня, они с трудом пробирались сквозь заросли по талому мартовскому снегу. А обратный путь с надежным провожатым занял всего три дня! Несмотря на все тяготы похода, Глазунов оставил описание этих мест.
Третьего августа всё утро Загоскин с товарищами плыли в густом тумане; когда он рассеялся, увидели мыс Толстый. Этот мыс славился среди туземцев как лучшее место для ловли оленей, а среди русских — богатыми урожаями красной смородины. После мыса «шли бечевой» — тянули байдару на веревке против течения по неширокой полосе прибрежного мелководья, называемого в тех краях «лайдой». На дне, обнажившемся во время отлива, Загоскин обнаружил зерна кварца, кругляки яшмы кирпичного цвета и лигнита — бурой ископаемой древесины.
После полудня ветер усилился, закружились буруны, обдавая пеной, и байдару решили вытащить на берег. И как ни старались делать это аккуратно, обтягивающий днище лавтак все же лопнул. Сопровождавший их от Кикхтагука туземец взялся чинить, а команда разбрелась кто куда: собирать грибы, ягоды, выслеживать оленя. Наконец, и ветер утих, и байдару починили. Но едва спустили ее на воду, лавтак вновь лопнул — а с ним и терпение лейтенанта.
С проезжавшим мимо на лодке туземцем Загоскин передал в редут записку о присылке баркаса, а сам отправился в Уналаклик пешком — «для прогулки», с одним провожатым.
Вышли в шесть утра. Было начало августа, стояла теплая, ясная погода, с залива надувал легкий ветерок. Сразу за Толстым мысом берег изгибался и цепь прибрежных гор, окаймлявших залив, уступала место равнинной тундре. Все чаще стали попадаться небольшие и мелкие, как блюдца, озерца, отлогий песчаный берег весь был завален выкидным лесом. Через три с половиной часа вышли к устью реки Уналаклик.
Место впадения реки в залив оказалось нешироким — не более 60 сажен — и неглубоким, во время отлива, как заметил Загоскин, показывался «каменистый середок», и байдарам приходилось его обходить слева или справа. Но дальше от берега становилось заметно глубже, в 1837 году в двух милях от берега стоял бриг «Квихпак». По хронометру Загоскин определил координаты места — «широта 63° 53’ 34’’ и долгота 160° 22’ 00’’ к западу от Гринвича. Впоследствии, в зимнее мое пребывание в Уналаклике долгота места найдена по расстояниям Луны от Солнца 160° 30’ 16’’, которая и принята за истинную».
Основанное компанией поселение Уналаклик располагалось на правом берегу реки и состояло всего из одной избы да нескольких вешал для сушки рыбы. Здесь же хранились и рыбные запасы для редута, охраняемые туземцем, жившим в этой избе. Никто на них не покушался до 1841 года. Но тем летом в Квикпак пришло мало рыбы, и местные растащили около трех тысяч юкол и пятьсот штук соленой рыбы. Загоскин заметил: если между туземцами воровство считалось тяжким преступлением и укравший наказывался презрением, то «стянуть что-нибудь у русского и не быть пойманным становилось в удальство». В Михайловском редуте знали о разграбленном складе рыбы, но управляющий никаких действий для поиска и наказания виновных не предпринял. Загоскин свое мнение об управляющем выразил коротко: «жил барином».
До эпидемии оспы туземное жило располагалось на противоположном, левом берегу реки Уналаклик, и было многолюдно, о чем напоминали многочисленные сохранившиеся ямы очагов. После эпидемии оставшиеся в живых перебрались на правый берег, поближе к компанейской избе.
Загоскин насчитал в двух небольших зимниках 13 душ и подробно описал, как строились и что собой представляли зимники туземцев приморья. На предназначенном для жилища месте выкапывали землю — на аршин или более, затем ставили опоры, на них горизонтально, с некоторым наклоном к середине укладывали толстые бревна, сверху засыпали землей. По форме сооружение напоминало пирамиду, издалека казалось холмом. Наверху жилища оставляли отверстие — окно, под которым устраивали очаг. Пол в зимнике настилали досками.
Попасть в зимник можно было только одним способом: ползком на четвереньках через узкий и низкий лаз, «по нечистоте, невообразимой для просвещенного человека и невыразимой словами: тут собачий кал, замерзшая человеческая урина, пепел, кости, шерсть и пр. и пр. и пр…По обеим сторонам от входа, в полутора футах от полу, во всю длину зимника, настланы нары… Это столы, диваны, кровати туземцев. Травяные рогожи, или церелы, развешанные поперек нар, указывают на отделения семейств одного от другого. В передней стороне, на полках и под ними, сохраняются пузыри с жиром, котлы, кондаки, калуги и всякий домашний скарб».
Летники строили из жердей, накрывали их шкурами или берестой, полов и очага не делали. Свет проникал через дверь и небольшие окна, которые ночью и в дождь занавешивали кусками шкур.
Загоскин пробыл в Уналаклике всего три дня, но этого времени оказалось достаточно, чтобы увидеть все преимущества селения перед Михайловским редутом: здесь были лес, песчаный грунт, позволявший сажать картофель, чистая родниковая вода, изобилие рыбы — кета и горбуша, морские сиги, гольцы и хариусы, добывали и речную, и морскую, которая приходила из залива. Туземцы давно оценили все преимущества Уналаклика и переселялись сюда из зимников в летники — на «дачу».
К тому же селение располагалось ближе к Квикпаку, который предстояло осваивать. И Загоскин предложил компании расширить селение Уналаклик, а в редуте оставить пост из четырех-пяти человек. «Пристойнее управляющему наезжать каждогодно на время прихода судна в редут, нежели постоянно занимать 20 человек служителей доставкою к редуту дров, рыбы, воды и пр.».
Чтобы убедить руководство компании, что редут должен существовать для селения, а не наоборот, Загоскин пересказал в своей книге местную байку о планах переноса столицы колоний. Когда М. И. Муравьев, только что вступивший в должность главного правителя Америки, приехал в Новоархангельск, он зашел в кузницу и увидел там ворох углей. «Зная, что в кузнице не производится никаких важных работ, он обращается к старшему кузнецу и спрашивает:
— Это для чего?
— Топоры ковать, ваше высокоблагородие.
— А топоры зачем?