Была ли история взаимоотношений Завалишина и Марии Хосе похожа на роман Резанова и Кончиты? Параллель напрашивается сама собой: прагматичный подход дипломата Резанова во взаимоотношениях с испанцами — и калифорнийский проект Завалишина; помолвка и скорый отъезд Резанова на родину — и внезапный вызов Завалишина в Петербург; ожидание юной Кончитой возвращения жениха — и письмо Марии Хосе; скоропостижная кончина Резанова — и 20 лет каторги, по сути, гражданская смерть Завалишина. Оба — и дипломат, и моряк — подчеркивали, что действовали в Америке исключительно в интересах России. Действительно, польза от их действий была. Но были, наверное, и чувства — в этом Резанов признался в предсмертном послании. Завалишин, видимо, тоже руководствовался не одними государственными интересами, когда горячо доказывал сначала императору Александру I, а затем его преемнику Николаю I острую необходимость для себя вернуться в Калифорнию.
Кроме католических миссий Завалишин побывал в пресидио, которые называл «президиями» — хотя они и охранялись военными, но «ни в каком случае… не заслуживали названия крепостей, как иные неправильно их иногда называли». Проживало в каждом пресидио около пятисот индейцев — меньше, чем в миссиях, и разбросаны они были по всей Калифорнии, порой расстояние между ними составляло до 90 верст.
Всего он называет четыре пресидио: самая северная — Сан-Франциско на берегу одноименного залива, «самая важная в политическом и торговом отношении», поскольку ее посещают все иностранные суда, к югу от нее — Монтерей, где находилось управление всей Испанской Калифорнией и проживал президент, Санта-Барбара и Сан-Диего. Пресидио Сан-Франциско он описал довольно подробно: «Большое, четырехугольное, одноэтажное, из необожженного кирпича здание, которого наружная сторона была глухая и поэтому и должна была заменять вал или крепостную стену и составлять главную защиту против нападения диких. Внутри, кругом всего здания, шла галерея или навес, служивший для сообщения всех помещений. Перед единственными воротами стояли внутри две пушки; в Сан-Франциско имелся особый начальник этой артиллерии, он же начальствовал и батареей, построенною на мысу, при входе в залив, под выстрелами которой и должны были проходить суда». В случае нападения «диких» население окрестных деревень и миссий укрывалось в крепости, на обширный внутренний двор сгоняли скот и свозили имущество.
По мере уменьшения опасности нападения в глухих стенах стали появляться проходы, с внешней стороны лепились пристройки — кладовые, пекарни, склады, сараи. Так что в 1824 году, когда там был Завалишин, «президия Сан-Франциско представляла [собой] уже довольно безобразную груду полуразрушенных жилых помещений». В одной из таких пристроек, приспособленных под пекарню, команды русских кораблей пекли для себя хлеб и сушили сухари на обратную дорогу.
Жилые помещения испанцев комфортом не отличались: каменные или земляные полы, окна без стекол, закрывавшиеся жалюзи. В холода комнаты согревали углями в горшках или жаровнях. Завалишину как ревизору экспедиции отвели в пресидио комнату, но жить в таком неприспособленном помещении было не очень удобно, и по приказу командира мастеровые настелили привычные для русского человека деревянные полы, застеклили окна, привезли с фрегата запасной медный камин. И вот к Завалишину стали приходить сначала офицеры в свободное от службы время, затем — из любопытства — дамы; в конце концов, его жилище стало местом встреч и свиданий. Женщины приносили с собой рукоделие, читали, беседовали с офицерами; в комнатах стало так людно, особенно в праздники, что мичману было уже не до работы.
Праздники отмечали часто, порой по два раза — и не только потому, что испанцы жили по григорианскому календарю, а русские по юлианскому. Испанцы пришли в Америку с востока, русские — с запада, и разница во времяисчислении составляла целые сутки. Так что любители веселиться праздновали каждое воскресенье два дня подряд.
Испанцы очень любили являться на праздники и балы, и рачительный Завалишин дал этому простое объяснение: «Всегда была наша музыка, наши вина и десерт, наша посуда, прислуга и повар; испанцы же доставляли только помещение и простую провизию, которая там ни-по-чем, и приглашали дамское общество». Но для планов Завалишина хорошие отношения с местным населением были залогом успеха: «Это было… не последнею причиной, почему они благосклонно отнеслись к моим проектам насчет устройства будущей Калифорнии».
Кроме миссий и пресидио были в Калифорнии еще алдеи — «просто ничтожные деревни, хотя и носившие иногда пышные названия городов, как, например, Лос-Анжелес (нынешний мегаполис Лос-Анджелес. —
Встречались в Калифорнии и небольшие фермы — ранчо, и хутора с амбарами, куда индейцы прямо с полей привозили зерно, складывали кожи, шерсть; здесь же жили они сами и стояли их лошади.
Когда Завалишин называл калифорнийских испанцев донкихотами, то для такого сравнения у него были веские основания. Вспомним, как герой Сервантеса рассуждал о канувшем в Лету золотом веке, когда достаточно было протянуть руку, и природа щедро отдавала свои плоды: «Кривой лемех тяжелого плуга тогда еще не осмеливался разверзать и исследовать милосердную утробу праматери нашей, ибо плодоносное ее и просторное лоно всюду и добровольно наделяло детей, владевших ею в ту пору, всем, что только могло насытить их, напитать и порадовать». Вот так и жители Калифорнии ждали от природы исключительно милостей.
Какой там плуг с лемехом! — Завалишин был потрясен, когда увидел, как пашут поля, принадлежащие миссии Сан-Франциско-Солано: «За недостатком земледельческих орудий было срублено лавровое дерево, имеющее ветви чрезвычайно извилистые и крепкие. Концы ветвей были заострены, к дереву припрягли несколько пар быков и стали таскать его вдоль и поперек по полю, высохшему от обычной осенней засухи, и выжегши на нем предварительно всю траву. Вот и вся пахота!»
Такой способ обработки земли он окрестил «варварским» и «младенческим». Вспаханное поле засеяли в сезон дождей, на исходе декабря, а в середине января Завалишин увидел его покрытым густой и высокой зеленью. И урожай получали превосходный: пшеница родится сам-10, ячмень — сам-20, кукуруза — сам-120.
Мяса тоже хватало с избытком: «Стада были так велики, что хозяева не знали им счета и определяли принадлежность стада тому или другому лицу по месту, где оно паслось». Пока стояли в Калифорнии, матросы ежедневно получали двойную порцию свежего мяса прекрасного качества. И за какую цену! «За живого быка мы платили два испанских пиастра, и это, собственно, только за труды поймать его и доставить к месту». Бычью шкуру возвращали продавцу, он ее выделывал и потом продавал — это была единственная статья калифорнийского экспорта. Стол офицеров разнообразили дичью, ее не покупали — добывали сами. Самые меткие стрелки из матросов ежедневно отправлялись на берег и приносили гусей, уток, дупелей, куропаток. Офицеры тоже охотились, за раз стреляли полтора-два десятка гусей.
Желая показать, какими обильными были охотничьи трофеи, Завалишин поведал такую историю. Один из офицеров, Михаил Кюхельбекер (брат Вильгельма по прозвищу «Кюхля»), взял с собой на охоту денщика, чтобы тот нес все, что настреляет его господин. Денщик тот был большой плут, и когда количество добытой птицы приблизилось к двум десяткам, он повалился на землю и начал стонать и охать, жалуясь на боль в ноге. Добрый Кюхельбекер поверил ему, взвалил на себя всю добычу, для денщика вырезал палку и велел идти потихоньку домой. Конечно, фельдшер никаких повреждений ноги при осмотре не нашел, но офицер никак не хотел поверить обману и все уверял, что денщик подвернул ногу.
Офицеры в длительном походе скучали не по свежему мясу, а по молоку и сливкам, с которыми пили чай и кофе. Коров на фрегате пробовали заводить, но безуспешно, а сгущенное и порошковое молоко стоило очень дорого.
Основными продуктами на столе калифорнийцев были мясо, молоко, овощи, у тех, кто побогаче — шоколад отличного качества. Чай и кофе они не пили и готовить их не умели. Завалишин поведал, как однажды падре де Альтамира, заметив, что офицеры после обеда пьют на фрегате кофе, решил сделать ему приятное: «он купил у приказчика Российско-Американской компании кофе, пережег его почти в уголь, настоял его в чайнике как чай и подал мне с торжеством». Завалишин, конечно, поблагодарил за внимание и заботу, но не мог не расхохотаться, увидев удивление падре, отведавшего напиток собственного приготовления.
Примитивной была не только обработка земли: ни жерновов, ни ветряных, ни водяных мельниц в Калифорнии не знали, индианки делали муку, растирая зерна на каменной плите, подобно тому, как в России растирают краски. Из муки пекли пресные лепешки. «Оттого и выходило, что между тем как пуд пшеницы в зерне обходился в рубль серебром, мука, правда превосходная, обходилась от двадцати до двадцати четырех рублей, да доставать ее можно было только в небольших количествах, фунта два, три, на пирожное», — сетовал хозяйственный мичман. Приходилось морякам покупать у испанцев зерно, самим молоть муку — хорошо, что из России взяли ручные жернова, делать печи и выпекать хлеб для команды.
Наблюдательный Завалишин немало страниц посвятил описанию традиций, привычек, уклада жизни испанцев. И руководил им не только исследовательский интерес. Напомним, что его калифорнийский проект предполагал соседство русских и испанцев в Америке, отсюда и внимание, и стремление изучить детали быта во всех тонкостях.
У калифорнийских испанцев наблюдался «полный недостаток в практических знаниях» — такой диагноз поставил Завалишин, понаблюдав, как они ведут хозяйство. Их многочисленный скот пасся круглый год на прекрасных травах, молоко было в изобилии и отменного качества, но масла и сливок испанцы делать не умели, как не умели коптить, солить мясо и рыбу, приготавливать сухой бульон, сушить плоды, ягоды и варить варенье, словом, не заготавливали ничего впрок. «Все приготовление мяса состояло в том, что изрезав его тонкими пластинками и сильно натерши ломтики с обеих сторон смесью соли с толченым стручковым перцем, они вялили его на солнце». Посты католики испанцы соблюдали строго, но рыбы ловили мало, даже не знали снастей. Чтобы построить лодку, с усмешкой замечает моряк Завалишин, «должны были пустить проживать в президии одного англичанина… заставив его наперед принять католичество».
Но зачем испанцам при таком природном изобилии заготавливать продукты впрок? — У практичного и даже прижимистого Завалишина такой вопрос не возникал: заготовленные впрок продукты испанцы могли продавать морякам и получать большую прибыль. В России еще в древности изобрели множество способов сохранить до следующего урожая всё выращенное и добытое. Когда моряки уходили в длительный поход, то брали с собой квашеную капусту и соленое мясо, варенье и сушеные ягоды, соленую рыбу и овощи. Способы заготовок были всем известны, небогатые помещики сами руководили этим процессом в своих имениях.