Среди мест, где торговля никак не регулировалась, одним из самых сомнительных был Сенной рынок (он пользовался дурной славой еще во времена Достоевского, да и в советские годы считался довольно злачным). Теперь же Сенная площадь кишела людьми, которые торговали «с рук, с автомобилей, переносных складных прилавков, картонных коробок» [Желнина 2008][917]. Еще один феномен тех лет – Апраксин Двор. Апрашка, как ее называли в народе, возникла где-то в середине XVIII века, но после пожара 1863 года была полностью перестроена. К концу советского периода рынок представлял собой скопление зданий разных лет постройки, в основном 1870-1880-х, но были там и сооружения, возведенные в советский период. В советское время рынок лишь частично использовался для розничной торговли: на его территории также размещались склады и даже жилые помещения[918]. В конце 1991 года, возможно благодаря налаженным связям «Апрашки» с «комиссионной» торговлей, рынок стал одним из мест перепродажи конфискованных у спекулянтов товаров[919].

К 1992 году «Апрашка» превратилась в настоящий рынок – настолько популярный, что его устроители могли теперь брать деньги за вход и с торговцев, и с покупателей – существовал даже оживленный вторичный рынок перепродажи билетов для продавцов. Уже тогда рынок стал приобретать дурную славу – считалось, что это не только излюбленное место карманников, но и настоящая тренировочная площадка для начинающих воришек [Борисова 1992][920]. В 1995 году городские власти привели «Апрашку» в относительно приличное состояние: дорожки заасфальтировали, а «жуткого вида» киоски снесли, правда от криминального элемента избавиться оказалось труднее [Артеньев 1995]. В этот период рынок не только пользовался огромной популярностью у покупателей (как отмечал один петербуржец, «всякое барахло мы шли покупать не в какие-то магазины, а ходили на эту… как мы говорили, – “Апрашкин Двор”»[921]), но и стал предметом умиления и даже гордости для городской элиты. Одна журналистка восклицала: «Как напоминает Лиловая аллея нашу жизнь во всем ее сегодняшнем сумбуре, неприглядности и пестроте!» [Борисова 1992]. В 1995 году директор коммерческого центра «Питер» приравнивал Апраксин Двор к торговым центрам многих европейских городов [Борисова 1992; Артеньев 1995]. Наряду с лотками и киосками, начали появляться специализированные магазины. Например, магазин музыкальных инструментов «Кантус» (основан в 1997 году) предлагал (и продолжает предлагать) музыкальные инструменты и оборудование, световые и звуковые системы, а также претендует на звание старейшего в стране комиссионного магазина по продаже музыкальных инструментов[922].

Некоторые посетители таких рынков были из тех, кто начал создавать новый тип «альтернативного» стиля. Самодеятельных панков, к примеру, можно было распознать не только по зачесанным назад и залакированным волосам, но и по нарочито провокативной одежде, которую они носили, абсолютно игнорируя косные советские представления о приличиях. Новая панк-мода требовала «одеваться… в старье диких расцветок и фасонов с сильным провинциальным шиком»[923]. Трудно представить что-либо более далекое от традиционных представлений о ленинградской изысканности[924].

Торговлю на рынке, как принято было считать, «держала» организованная преступность. В. Калугин в книге «Рынки Петербурга» (2000) утверждает, что в начале 1990-х мафия захватила все городские рынки и использовала некоторые из них для продажи наркотиков наряду с фруктами и овощами. Хотя некоторые рынки, например Мальцевский, в следующие десять лет были «вычищены», другие сохранили эту специфику: улица Дыбенко («Дыбы») слыла крупнейшим в Европе центром оборота наркотиков. Подкуп, вооруженные грабежи и оживленная торговля подделками – это далеко не все, что творилось на этих рынках [Калугин 2000:69–92][925]. Опасения по поводу контрафактной продукции распространялись по всему городу. В газетных репортажах сообщалось, что, помимо продажи джинсов неизвестно чьего производства, дрянных сумочек и «французских духов» из ближайшей подворотни, доступных на любом уличном развале в любом мегалополисе мира, в городе орудуют целые подпольные предприятия по производству баночного пива и водки, а также идет бурная торговля нелегальной икрой. Некоторые товары были не просто низкими, а откровенно мерзкими по качеству и просто вызывали отвращение – например, бутылки со спиртным, в которых плавали дохлые насекомые[926].

В то же время от новых рыночных отношений выигрывали не только профессиональные нарушители закона. Один молодой ученый, чемоданами возивший из-за границы компакт-диски для перепродажи, сумел таким образом заработать на покупку квартиры, а его отец смог раньше уйти на пенсию[927]. Торговлей «на сторону» занялись целые пласты населения[928]. Типичной можно назвать историю школьника, который вместе с двумя друзьями посредничал в торговле китайскими джинсами и быстро обнаружил, что отличным рынком для их сбыта служат удаленные пригороды Ленинграда:

А в 2005 году автор опубликованных в сети мемуаров вспоминал:

Если для кого-то зарождение «дикого капитализма» означало внезапную потерю возможности приобрести товары базового ассортимента, другим этот процесс дал шанс позволить себе дорогие вещи[930].

По сравнению с тогдашними западными ценами стоимость импортных товаров была умеренной. В июле 1993 года широкоэкранный телевизор «Sony» стоил 3150 долларов, видеомагнитофон – 210 долларов, мужские ботинки американского производства – 30 долларов; оптовая цена на сливочное масло составляла 80 центов за килограмм, на сгущенное молоко – 15 центов за банку, пачка сигарет «Dunhill» стоила 70 центов, «Lucky Strike» – 55 центов[931]. Но при средней заработной плате в несколько десятков долларов между теми, кто имел доступ к твердой валюте (работал на новых совместных предприятиях или за рубежом, мог привезти на продажу импортные товары или рассчитывать на помощь родственников и друзей, живущих за границей), и теми, кто таких возможностей был лишен, образовалась настоящая пропасть[932]. «Новые русские» плутократы на одном конце системы и отчаявшиеся пенсионеры – на другом представляли собой диаметрально противоположные результаты рыночной либерализации, но анекдоты и слухи, ходившие в отношении первых, лишь маскировали сложность происходивших процессов[933].

Отборные товары и шопинг ради престижа

В конце 1990-х отношение местных начальников к импровизированным рынкам изменилось. Отряды милиции особого назначения (ОМОН) регулярно проводили рейды, разгоняя тех, кто торговал без разрешающих документов[934]. Городская администрация стала считать торговые пространства такого типа чем-то неприличным, высказывая довольно странное мнение, будто уличные рынки выглядят «не по-европейски»[935]. Ряды киосков у станций метро начали демонтировать. В 2007 году они исчезли в районе Финляндского вокзала и примерно в то же время – у станции метро «Удельная» (хотя гигантский блошиный рынок поблизости, где на одеялах с замызганными краями были разложены неработающие электроприборы и севшие от многочисленных стирок свитера из акриловой пряжи, продолжал функционировать)[936]. По большей части в городе остались только крытые рынки – продовольственные «базары». Здесь все выглядело примерно так же, как в советские времена, только фрукты теперь прибывали не с Кавказа или из Средней Азии, а из Турции или с Канарских островов[937].

В 2002 году агентство, специализировавшееся на развитии розничной торговли, заявило: «Санкт-Петербург остается далеко позади главных европейских городов по количеству и уровню обеспечения населения торговыми площадями»[938]. В последующие годы было сделано все возможное, чтобы восполнить этот предполагаемый недостаток. Начался бум строительства торговых центров и галерей – стандартных конструкций из пластика и стекла, не столько даже «европейских», сколько напоминающих американские. Особенно спорным оказался проект по строительству многоэтажного торгового центра на месте здания начала XX века на Владимирской площади, в сердце Петербурга Достоевского; ретрофасад новостроя лишь отдаленно напоминал снесенное здание в стиле модерн. И если торговый центр как тип постройки имел в городе свои традиции – пассажи во французском духе строились здесь начиная с середины XIX века[939], – новые аркады из стали и стекла ничем не напоминали своих дореволюционных предшественников. Магазины, расположенные внутри таких центров, были точно так же анонимны, как их собратья во всем мире.

Сетевые магазины множились не только в центральных районах, но и за их пределами. На Невском проспекте теснились магазины фирм «Hugo Boss», «Benetton», «Wolford», «Zara», «Mango» и «Intimissimi». Продукты теперь продавались в супермаркетах – «Пятерочка», «Дикси», «Лента» и «Фреш», – отдельные филиалы которых по фирменному стилю отличались друг от друга больше, чем сами сети (например, в каком-нибудь могла свисать с потолка надувная сушардовская фиолетовая корова компании «Milka»)[940].

В новой реальности магазины советской эпохи – даже лучшие из них – выживали с трудом. Универмаг ДЛТ сохранил прежнее название, но перестал специализироваться на детских товарах и стал обычным («семейным») универмагом. Перейдя под управление московской компании, универмаг в 2012 году открылся после реконструкции, которая превратила интерьер в стиле модерн в легковесный, сверкающий «шик-блеск» международного образца, причем манекенов в дизайнерской одежде там было примерно столько же, сколько покупателей[941]. В 1994 году частная компания «Елисеевский магазин» заняла помещение бывшего «Гастронома № 1» и получила его в аренду на 50 лет. Хотя интерьер после масштабной реставрации 2001–2003 годов стал выглядеть еще роскошнее, торговля шла не слишком бойко. За исключением небольшого зальчика справа от главного входа, где толпились туристы, чтобы купить икру, посетителей было немного. Ассортимент магазина: пирамиды фруктов со сморщенной кожурой, упаковки венгерского бекона, треугольники эстонского пармезана – выглядел далеко не так привлекательно, нежели прилавки более модных городских супермаркетов. Результатом стал печальный финал более чем столетней истории. В 2007 году компания перестала платить арендную плату за помещение, а в 2009-м администрация города расторгла договор в судебном порядке. В мае 2010-го компания объявила себя банкротом. Выигравшая тендер на аренду здания компания «Паритет» в сентябре того же года обнародовала план вновь открыть бывший Елисеевский, на этот раз с кафе и, как говорят на языке бизнеса, «торгово-дегустационным залом для продажи продовольственных товаров премиум-класса» [942].

5.13. Вид через окно на пустой зал Елисеевского магазина, 2010

Как оказалось, речь шла о роскошном продуктовом магазине, управляемом бывшим сотрудником лондонского «Харроде Фуд Холл». Великолепно отреставрированный, с гигантской пальмой в качестве главной достопримечательности, магазин теперь представлял собой парад европейских деликатесов: пармская ветчина и хамон серрано, сыры «мачего» и «гран падана», многоярусные пирамиды из пирожных-«макарон» пастельных цветов, штабеля засахаренных фруктовых пастилок в прозрачных пластиковых коробочках в форме сердца. Рыбный отдел, некогда блиставший великолепием, свелся к залежам копченого лосося и баночек с икрой. Элегантные в своей безликости товары выглядели так, будто их перенесли сюда прямиком из лондонского «Фортнума» или парижского «Фошона». И только изобилие выпечных изделий (их размеры, цвета и, будем честными, цены напоминали сувениры от Фаберже) намекало на местную специфику. Но старый Елисеевский исчез так же бесследно, как и аромат копченой ветчины: на самом деле в магазине не пахло вообще ничем – даже кофе или круассанами[943].

Выражение «премиум-класс», фигурировавшее при обсуждении будущего Елисеевского магазина, было знаком времени. Прилагательные «отборное» и «элитное» стали использовать повсеместно как высшую похвалу. Если первое определение вполне понятно, то второе было в новинку: в советское время слово «элита» часто употреблялось с оттенком иронии[944]. Эффект порой получался абсурдный (в англоязычном мире похожие эмоции вызывают маркетинговые понятия типа «роскошного бунгало»). Тощая и жесткая тушка на Кузнечном рынке с ценником «элитный кролик» выглядела скорее комично[945].

Тем не менее попытки превратить походы по магазинам в более благородное занятие не были безрезультатными. Во многих районах центра появились новые киоски «в петербургском стиле» (советский прямоугольный функционализм сменился завитками под стиль модерн либо «неоклассикой» с крохотными фронтонами)[946].

5.14. Киоск в новом стиле, 2012