- Ну, можно на мосту. На Фонтанке. Знаете, там около “Коней”.
- Хорошо, - согласился я.- Только ведь там “Коней” четверо. Возле какого?
- Возле того, что поднял заднюю ногу...
И трубка разразилась гомерическим хохотом. Разыграли, подлецы!
Так что сообщение Киприянова не случайно вызвало у меня такую реакцию. А тот все повторял:
- Говорю тебе, как человеку...Спрашивает какой-то Руденок.
- Да не знаю я никаких...! - снова закричал я. Потом спохватился:
- Постой, постой, как ты сказал? Руденок?
- Он еще и имя назвал. Кажись, Федя.
- Так бы ты и сказал!
Я бросился к телефону. Звонил действительно мой одноклассник, с которым мы три года мерили ногами расстояние между Брахловом и Чернооковом. Оказывается, он тоже здесь, в Ленинграде. Учится в дорожно-механическом техникуме. Договорились встретиться.
На следующий день он пришел ко мне, на 12-ую Красноормейскую. Такой же, как и раньше, неторопливый в движениях, флегматик. По его круглому одутловатому лицу никак нельзя было сказать, что тяжела она, полуголодная студенческая жизнь. А была она для него, лишенного материальной поддержки родителей, хуже злой мачехи. Но не сдавался Федя, со спокойствием мраморного сфинкса, мимо которого проходил по пути в техникум, переносил неизбежные тяготы.
Гостя принимал по первому разряду. Усадил возле своей кровати, достал из скрипучей плетеной корзины, заменявшей мне чемодан, брусок сала, мешочек сушеных яблок и пригоршню золотистых тыквенных семечек. Объяснил Руденку:
- Вчера из дому посылку получил.
За скромной трапезой вели оживленную беседу. О чем? Сейчас, по прошествии более полувека, разве вспомнишь? На выручку капризной сожительнице -памяти пришла запись из дневника. Его я вел в те далекие тридцатые годы. Два или три блокнота чудом сохранились. В одном из них мне попалась такая запись:
“Приходил Ф.Р. Вспоминали школьные годы и немного про будущее говорили. Федя сказал: “Мне бы только на твердую дорогу выйти, а там, что будет - то будет”. И стоит дата: “29 апреля 1935 года”.
С тех пор быстрокрылой птицей пронеслась целая жизнь - более шести десятилетий. После долгих поисков мне удалось наконец-то установить связь с одноклассником. Теперь он не какой-то там босоногий увалень Федя, а Федор Илларионович, и фамилию ему неведомые писаря по ошибке переделали на украинский лад, так что теперь зовется не Руденок, а Руденко, и стал он давно уже дедушкой, а живет в новом, автомобильном городе Тольятти, построенном по соседству со сторожитным волжским Ставрополем, на месте которого сейчас плещутся волны водохранилища, и на память свою не жалуется (”все помню”), вот только меня, с кем три года вместе бегал в школу, почему-то упорно называет “Лешей”, ”Алексеем”. Пришедшее от него большое, подробное письмо объясняет, как плутала дорога, по которой он шел, и куда она в конечном счете его вывела. Вот оно, это письмо, полностью.