Мне предстояла пересадка в Москве, в Шереметьево (прямого рейса не нашлось), несколько часов ожидания, а потом — перелёт в Тюмень. Удобнее всего добираться до нашего аэропорта на такси, но я поторопился сказать дома, что еду с друзьями отдыхать на природу, так что придётся брать машину, благо, на территории аэровокзала есть автостоянка.

Все тридцать километров пути меня донимал голос, который я принимал за голос самого дьявола.

— Глеб, не делай ошибки. Кем ты будешь без перстня? Нищим студентом, а потом нищим программистом в какой-нибудь захудалой фирме. Я предлагаю тебе всё, о чём можно мечтать: капитал, власть, уважение, любовь женщин. Ты знаешь, что такое власть, ты хоть раз пробовал её на вкус?

Мне стоило большого труда промолчать.

— Вот твой друг — умный парнишка, — не унимался мучитель, — он сделал правильные выводы.

— Игорь? А он мне не друг. — Не хотел отвечать, а не выдержал. Врубил музыку, но всё равно слышал этот голос. Он звучал в голове, и я не мог заглушить его, сколько ни прибавлял громкости. Попытался отвлечься мыслями о предстоящем полёте, Анке, которая обещала встретить меня в аэропорту, о Кате… Ей надо позвонить, тоже сочинить что-нибудь.

Ну вот и показалось здание аэропорта. Я оплатил стоянку, отогнал машину на место и поспешил ко входу: регистрация на рейс уже началась. Пристроился в хвост длинной очереди и от нечего делать стал разглядывать пассажиров. И вдруг мелькнуло знакомое лицо — да это же Дима Климов, мой однокурсник. Хотя нет, сначала я заметил костыль и полусогнутые ноги, а потом узнал Димку.

Долго ждал, когда он обернётся, махнул рукой:

— Дима!

Климов улыбнулся, кивнул:

— О, привет! Тоже в Москву летишь?

Очередь вдруг разглядела Димкин костыль, заволновалась: «Давайте пропустим молодого человека. Что же вы молчите, юноша, надо было сразу сказать». Тот смутился и стал отказаться: он и в институте не любил такого пристального внимания, редко принимал помощь. Всё сам да сам. Очередь настаивала, Климов покраснел под любопытными взглядами и, опираясь на костыль, проковылял к стойке регистрации, подал билет и паспорт. Даже со своего места мне было видно, как пылают Димкины уши.

Я прошёл досмотр (пену для бриться заставили выкинуть) и направился в зал ожидания, поискал глазами однокурсника. Он сидел в жёстком пластиковом кресле у окна, поставив между ног костыль. Я бросил рюкзак на соседнее место и сел рядом.

— А я сумку в багаж сдал, — сказал однокурсник, заметив бирку «ручная кладь». — А ты зачем в Москву летишь?

— У меня транзитный рейс, я еду к тётке в Тюмень.

— А я на лечение в реабилитационный центр. — И Дима сказал название центра.

— А-а-а… — протянул я, как будто разбирался в этом, и удивляясь про себя его открытости. До сих пор он ни с кем и никогда о болезни не заговаривал. — Успеешь до начала занятий?

— Нет, задержусь. Квоту в августе дали, так что…

— А-а-а… — снова протянул я.

Мы с Димой не дружили, он всегда был один, на лекциях сидел особняком, а сейчас разговорились, оказавшись вне институтских стен.