Ну куда ты, куда ты тащишь человека?!» и хватался за жер­тву, пытаясь оттащить ее назад. Когда клиент был обчи­щен, спереди его еще не отпускали, давая напарнику время уйти с добычей. Лишь спустя время, со словами: «Ну и как хочешь. Сам же пожалеешь», его наконец вы­свобождали из объятий.

Работали ловко, и в первый свой визит меня бы навер­няка обобрали, но в моем широком поясе не имелось ни единой полушки — не зря же я шил одежду с зепами, то есть карманами, а борсетку, признаться, никогда не носил даже в двадцать первом веке, — так что отделался, образно говоря, легким испугом и слегка подпорченным — остал­ся узкий разрез — поясом.

Ицхак и впрямь изрядно сэкономил мои деньги. Сам бы я, даже торгуясь всерьез, навряд ли смог купить столь­ко нарядных тканей, кружев, золотых и серебряных ни­тей, дорогих пуговиц и жемчугов, а также всего прочего за полторы сотни рублей. При этом внешняя красота приоб­ретенного дополнялась на редкость хорошим качеством, а это тоже чего-то стоит. Нет, линяющих во время первой же стирки китайских джинсов на гигантской барахолке не имелось, но поверьте, что никуда не годной дряни хватало и в те времена.

А вот за томик Псалтыря, предмет давних тайных меч­таний моего Андрюхи, который я решил ему подарить — возле меня все должны быть счастливы,— даже Ицхак не торговался. Сообщив мне с сокрушенным вздохом, что как это ни глупо, но спорить о цене на такой товар здесь не принято, он аккуратно выложил требуемое на краешек де­ревянного стола, даже не передав их в руки благообразно­го вида монаху. Тот, кстати, и не взглянул на деньги, во все глаза уставившись на редкостного покупателя. Думается, какой-нибудь раввин тоже обомлел бы, если бы рыцарь в плаще крестоносца приобрел у него Талмуд.

— А что купить невесте? — поинтересовался я у Ицха­ка, важно шествующего по Пожару с видом победителя.

—      Если бы ты шел свататься, то я таки знал бы, что тебе посоветовать,— заявил он сердито,— Но ты идешь всего лишь знакомиться.

— Я уже знаком. И вот...— Я показал перстень, красо­вавшийся на моем пальце.— Надо бы подарить ей не хуже.

— Ты помнишь наш первый разговор о том, что ты но­сишь на пальце? — спросил он.

Слова «перстень» и «кольцо» он почему-то так и не употреблял, возможно считая их слишком банальными или низменными для такой ценной вещи.

Я помнил и молча кивнул в ответ.

—  Нет, ты плохо помнишь наш первый разговор,— убежденно заметил он, после того как внимательно по­смотрел на меня,— Но я напомню еще раз свои слова, ко­торые произнес тогда и от которых не стану отказываться и сейчас. Если ты хочешь заполучить от меня тысячу, две, три...— Ицхак поднатужился, но сумел героически одо­леть привычную скупость и выдохнул продолжение: — Или даже десять тысяч рублей, ты только скажи, что готов подарить мне его в ответ, и все.

— Лал это. Камень любви. Дареное не дарят,— в свою очередь напомнил я.

— А как иначе ты найдешь десять тысяч рублей, чтобы купить то, что все равно будет лишь его легким подобием по своей стоимости? — сухо поинтересовался он.

— А подешевле никак? — полюбопытствовал я.

—  Стыдись! — возмутился он.— Прекраснее этой де­вушки, судя по твоим словам, нет на всей земле, хотя это и спорное мнение, но пускай... так вот, эта прекрасная де­вушка награждает тебя подарком, о котором можно толь­ко мечтать, а ты жалеешь для нее каких-то жалких десять тысяч рублей.

—  Но тогда я должен буду продать ее же перстень! — возмутился я.— И какой смысл лишаться одного, чтобы купить другое?

— Лишиться самого дорогого, что у тебя есть, бросив все к ногам возлюбленной, это было бы так прекрасно...— закатил он глаза и деловито добавил: — А ты говоришь — смысл. О каком смысле можно вести речь, если сама лю­бовь — величайшая в мире бессмыслица?! Вэй, да что с то­бой говорить! — И, досадливо поморщившись, бросил: — Лучше купи ей куклу.

— Какую куклу? — опешив, спросил я.

—  Подешевле,—сердито отрезал он и, отвернувшись, устремился вперед.

Я не нашел, что сказать, и заторопился следом, но до­гнать купца в этой невообразимой толчее мне не уда­лось — приходилось все время оглядываться и то и дело поджидать Андрюху, который от творящегося вокруг окончательно растерялся.