— Ты ошибся, Иван Михайлович. Я не еду,— тихо про­изнес я.

— Во Псков,— уточнил он.

— Никуда,— уточнил я.

Он пристально посмотрел на меня и как-то по-детски беззащитно и ласково улыбнулся.

—  Боишься, будто я худое о тебе помыслю? А ты не бойся,— ободрил он.— Я ж помню — когда ты про отъезд говорил, о том, что с моим братцем стряслось, еще не ве­дал. Просто так уж вышло. Нал ожил ось одно на другое, вот и... Так что езжай с богом.

—      Нет. Я передумал. Кое-какие делишки остались. Вот управлюсь с ними, тогда уж,— сказал я как можно небреж­нее.

— Ты, милый, не шути. Довольно уж и одного шутни­ка, кой до седины в браде своей дожил, а так и не понял, с кем можно шутить, а с кем лучше бы и помолчать.

— Лучше скажи, что сам надумал,— попросил я.— Или тайна?

—  Какие уж тут тайны, — горько усмехнулся он,— К го­сударю поеду. Буду о Третьяке говорю вести. Авось что и выйдет.

—  Надо ли? — осторожно усомнился я,— Он ведь ждет, что ты ему в ноги кинешься...

— А вот тому не бывать! — вспыхнул дьяк.

— Тогда еще хуже выйдет,— пожал я плечами.

—  Куда уж хуже? — осведомился Висковатый,— Вроде бы хужее некуда.

—  Всегда есть куда,— поправил я.— Третьяк — это то­лько предупреждение. Тебе,— уточнил я на всякий слу­чай,— Сам же говоришь, будто слышал о себе царские словеса. Если он увидит, что ты не покорился, разойдется пуще прежнего. Вот тогда-то и начнется настоящее нака­зание.

—  Накаркал уже однова — мало тебе? — скривился дьяк,— Не посмеет.

— Ты и тогда так же говорил,— напомнил я.

—  То Третьяк, а то я,— наставительно заметил Виско­ватый и укоризненно постучал пальцем себе по лбу — мол, думай, парень, о чем говоришь и кого с кем равняешь. Пу­щай он и брат мой, а все одно — мне не чета.

— Ты еще про титлу свою вспомни,— язвительно посо­ветовал я.

Дьяк насупился, но не ответил. Хорошо хоть это до­шло.

— Тогда семью увези — не себя, так их убережешь,— выдал я очередную рекомендацию.