Ох-ох, какие мы важные и гордые. Только Иоанну пле­вать на твою солидность и незаменимость.

Иван Михайлович уже поднялся с места, но, не удер­жавшись, напоследок добавил:

— Князю Петру осьмнадцать годков было, а мой еще малец совсем.

—А у Марии, что у Алексея Федоровича Адашева про­живала, сколь лет сынам было? — ехидно осведомился я.

Бил наугад — ни в одном источнике не говорилось о возрасте сыновей этой женщины, которая проживала у Адашева и была казнена вместе с детьми, но, судя по реак­ции Висковатого, не ошибся.

— Мария ведьмой была, так что ты о ней помолчи,— упрекнул он меня.

—А сыны ее — колдунами, и самый младший в самых зловредных числился,— огрызнулся я.

—А сыны ее,— начал было дьяк, но не нашелся, что сказать, и лишь строго заметил: — И чтоб я от тебя боле не слыхал ни об Адашевых, ни о Сильвестре, а паче того — о князе Курбском. Ныне за одно упоминание голову рубят. Понял ли?

— Понял,— хмуро кивнул я.

«А вот ты, мужик, ничегошеньки не понял и, боюсь, поймешь, только когда будет слишком поздно».

Но это я не произнес — лишь подумал. Оставалось уте­шить себя мыслью, что сделал все возможное, дабы убе­речь человека от смерти, а если он после сказанного так и не пожелал прислушаться к голосу разума, возомнив, буд­то незаменимый,— его проблемы.

Практический же вывод напрашивался только один — надо ускорять дело со сватовством, быстренько жениться и сваливать куда глаза глядят, чтобы двадцать пятого июля, в славный день рождения друга Валерки, быть далеко-далеко от Москвы, где-то в районе Новгорода, а еще лучше возле Холмогор, где сейчас должна находиться миссия английских купцов. Местечко на корабле, если побренчать серебром, для меня всегда найдется, а куда высадиться — можно подумать по ходу дела, будучи уже в пути. Сейчас важно вовремя добраться до корабля.

И не в одиночестве.

А чтобы максимально подготовиться к предстоящему отъезду, я самым усиленным образом срочно приступил к изучению английского языка. Учителя мне отыскал на подворье Русской компании, где осели торгаши с туман­ного Альбиона, все тот же Ицхак, которому я объяснил свою просьбу теми торговыми выгодами, что получу от этих знаний. Он-то и свел меня с аптекарем Томасом Карвером — смуглым, низкорослым и больше напоминаю­щим мавра, обряженного в европейское платье.

Высокомерный англичанин глядел на меня с подозре­нием — фряжский князь, связанный с купеческим делом, но абсолютно не знающий английского, вызывал у него массу вопросов, ответов на которые он отыскать не мог. Однако до поры до времени Томас благоразумно помал­кивал, не желая терять хорошие деньги за обучение. Чест­но говоря, процесс шел ни шатко ни валко — педагог из аптекаря был тот еще. Сравнивать его с моей школьной учительницей я даже не пытался — глупо, но он и сам по себе был не ахти. Вдобавок Томас изрядно шепелявил, но деваться мне было некуда. К тому же если Висковатый все-таки успеет привлечь меня к посольским делам, то там без знания иностранных языков и вовсе труба.

Пришлось попутно брать уроки и у самого Ицхака, иначе получилось бы странно — ведь в специфике торгов­ли я был дуб дубом. Хорошо, что купец помалкивал — по­везло, а нарвись я на кого-нибудь не в меру любопытного или желающего выслужиться перед властями, что тогда?

Кстати, именно в то время я лишний раз убедился в том, насколько важна личность самого учителя, а также его отношение к делу. Карвер работал со мной исключи­тельно из-за денег, и это чувствовалось. На мой взгляд, именно по этой причине обучение у надменного англича­нина давалось мне с большой натугой — он смотрел на меня, как на какого-нибудь негра, только-только спрыгнувшего с пальмы и еще не успевшего додуматься взять в руки палку для сбивания кокосов. Можно подумать, что вся его задрипанная Англия — сияющий венец цивилиза­ции, а он — самый яркий драгоценный камень в этом вен­це. Высокомерие так и перло у него из всех щелей, а отка­зываться от его услуг было неудобно — получаемые деньги он старался отработать добросовестно, тут мне сказать не­чего.

Зато с Ицхаком все было иначе. Вот уж из кого полу­чился бы отличный педагог — так непринужденно и ловко выходило у него растолковать достаточно сложные вопро­сы. Иногда это удавалось ему вообще чуть ли не в одном-двух предложениях:

— В аршине шестнадцать вершков, или четыре пяди, а в сажени три аршина. Но тут часто меряют локтями, а в нем десять вершков и еще две трети, но для удобства тебе проще запомнить, что два аршина равны трем локтям,— пояснял он.

Вот так вот легко и просто обо всех русских мерах дли­ны. Примерно так же и об измерении расстояний во время поездок, чтобы рассчитывать время в пути.