Новая должность открыла во мне и новые качества. Я быстро переукомплектовал экипаж. Воспользовался тем, что на «Стремительной» временно не стало центуриона, потому что Феста Икция перевели на квадрирему — ту же трирему, только большего размера и с двумя гребцами на веслах верхнего яруса — и переманил на «Беспощадную» всех галлов, назначив Перта опционом. Вместо них отдал всех сабинов. Они и раньше меня раздражали склонностью к выпендрежу и нестойкостью в бою. На «Беспощадной» теперь матросы были почти все карфагенянами и греками, лучники — кельтиберами, катапультисты — греками, велиты — галлами и кельтиберами. Так много кельттиберов из разных племен было потому, что последние годы трирема служила в Дальней Испании.

До зимы «Беспощадная» сбегала два раза в Табрак, отвезла новобранцев и почту. Случаев отличиться и отшлифовать боевую слаженность подчиненных не подвернулось. Так сказать, жили на одну зарплату. На зиму трирема была разоружена и вытащена на берег. Часть подчиненных, имевших деньги, я за мзду отпустил со службы до ежегодного принятия присяги. И сам мог не сидеть в Мизене, поэтому, оставив подчиненных на опциона Перта, вместе с Ганноном Стританом убыл в Рим, где снял квартиру в инсуле неподалеку от Тройных ворот, Бычьего форума и храма Геркулеса Масличного — расставленные по кругу колонны, поддерживающие кровлю. Минутах в двадцати ходьбы от меня на склоне Авентинского холма жил в небольшом домусе кормчий, а на соседней кривой улочке — его родители.

Как оказалось, Ганнон Стритан позвал меня с собой в Рим с дальним прицелом. Я это понял, когда был приглашен к нему домой на обед, а по моей классификации на ужин, и познакомлен с младшей из пяти сестер кормчего, единственной незамужней. Я уже знал, что если в семье есть дочь на выданье, то холостяков приглашают не для того, чтобы просто пожрал. Звали сестру Эллисия. Ей шестнадцать, что по нынешним меркам означало, что засиделась в девках, хотя внешность имела привлекательную: голубоглазая брюнетка со стройным телом и высокой грудью. Разве что нос был немного широковат и кожа смугловата, как у многих карфагенянок. Догадываюсь, что за бедного земляка или местного простолюдина отдавать не хотели, а знатные и богатые римляне женились на приданом и связях, а не на красоте, поэтому с серьезными намерениями к девушке не подкатывали. Я уже привык, что мне постоянно скидывают неликвид, поэтому не комплексовал. Главное, чтобы неликвид был красивым и не порченным. К тому же, утешался мыслью, что меня рассматривают, как достойного человека. А почему нет?! Я теперь полноправный гражданин, в отличие от Ганнона, его родителей и трех сестер. Двух старших умудрились вытолкать за юношей из обедневших патрицианских родов. Еще двух — за разбогатевших карфагенян-торговцев, которым за счастье было породниться со знатным родом, пусть и обедневшим.

Третьим за столом был Магон, отец девушки и кормчего. Ему сорок четыре, что по нынешним меркам старость. К счастью, дочь пошла не в него, потому что был страшноват даже для мужчины. При этом образован и умен, и по обоим параметрам превосходил сына, особенно в точных науках и астрологии. Меня всегда забавляли люди, которые питали любовь к математике и астрологии одновременно. Это, как есть соленые огурцы с медом.

Кстати, на обед были, в том числе, и соленые огурцы, которые подали к запеченному гусю. С гусем они шли хорошо.

— А ты никогда не пробовал соленые огурцы с медом? — спросил я Магона.

— Соленые огурцы с медом?! — удивленно переспросил он и после паузы ответил: — Нет, не доводилось.

— Зря! Ты много потерял! — с серьезным лицом произнес я. — Попробуй, не пожалеешь!

При мне пробовать Магон постеснялся, но, уверен, дома обязательно поэкспериментирует. Люди с аналитическим складом ума склонны к дебилизму в кулинарии и в общении с начальством. Это у них такой вариант русской рулетки.

После довольно сытного обеда, который правильнее назвать обжорством, мы перешли в экус (гостиную). Там к нам подключились кандидатка в жены Элисия и в тещи Софониса. Поболтали о том о сём на греческом языке, который, по мнению хозяев, мой родной. Поскольку они владели греческим не слишком хорошо, то не должны были уловить мое не совсем чистое произношение, а если и заметили, то списали на происхождение из дальней провинции. Вроде бы я не ляпнул ничего лишнего, и они тоже.

Посиделки затянулись до темноты, а по ночам на улицах Рима было стремно. Поскольку я был гражданином Римской республики и служил в военном флоте, мне разрешалось носить оружие в городе, но я, не предполагая, что задержусь надолго, не взял с собой саблю, поэтому Ганнон Стритан пошел провожать меня вместе с двумя слугами, один из которых нес горящий факел, а второй — увесистый дрын.

Как только мы удалились от его домуса метров на пятьдесят, кормчий приступил к делу:

— Я заметил, что тебе понравилась моя сестра Элисия.

— Да, красивая девушка, — согласился я.

— Жаль, приданое у нее маленькое, всего десять тысяч сестерциев! — проинформировал он, давая мне шанс в мягкой форме отказаться от предложения.

— При ее внешности это не существенно, — сказал я, понимая, что на внимание девушек-римлянок из знатных семей мне рассчитывать не стоит, опять жить с необразованной крестьянкой не хотелось, а пользоваться услугами проституток рискованно, потому что венерические заболевания никто не отменял.

— Ты бы взял такую в жены? — задал вопрос Ганнон Стритан, давая мне еще один шанс избежать ярма.

— С удовольствием! — искренне ответил я и заявил прямо и конкретно: — Скажи родителям, что я согласен взять в жены Элисию.

— Это хорошо! — обрадовался он. — Приходи послезавтра, обручим вас и недельки через две, когда выпадет хороший день для свадьбы, поженим. Или ты хочешь еще погулять?

— Нет, уже нагулялся, пора семью заводить, — сказал я.