Младший Дамблдор пережил старшего брата из-за жизни спокойной, размеренной, почти без каких-либо встрясок. Ведь Аберфорт принимал участие только в войне с личным давним недругом Гриндевальдом, тогда его волшебная палочка была направлена на марионеток ублюдка, раз уж Альбус сам устроил показательное выступление со своим не пойми кем. А в противостояние с Волдемортом, на которое Альбус Дамблдор потратил столько умственных сил, не включался вовсе, разве, что отметился ради примирения с братишкой в его Ордене. Так, чтобы старые распри утихли, не для славы, для забавы.

Выкупил старый кабак в Хогсмиде на вырученные от продажи домика и, главное, козочек сраных, домашней птицы, столь же сраной, да двух коров, словом, всё холимое и лелеемое сельское хозяйство своё, скопившееся за долгие годы одиночества. Аберфорт ставил весьма простые, известные ещё пастухам-грекам «эксперименты» лишь над козами. С людьми он не сношался по человеконенавистнической природе, проснувшейся в нём со времени гибели матери из-за всесожигающего в безумии взгляда Арианы, а вскоре, и самой возлюбленной сестры. Единственной, которую он любил, как женщину, но, разумеется, сорвать цветок её невинности не посмел.

Козы и кабак затмили воспоминания и о матери, и о возлюбленной сестре, и даже о непутёвом братце, из-за которого и умерла несчастная Ариана. С годами поблёкли воспоминания и о рано ушедшем отце, да обо всех родичах. Маленький бизнес и уже невинная любовь к козочкам стали его отдушиной.

Он предоставлял людям питие, а они платили деньги за него, продававшееся только в разлив, и радовались настоящим пьяным счастьем. Доставлять волшебникам, пусть и отщепенцам, отребью магического мира, истинное в их убогом понимании «щасте», вот такое ущербное удовольствие было главной радостью Аберфорта с тех самых пор, когда он окончательно расстался с такими податливыми козами. Больше не нужно было зоофилии старому мистеру Дамблдору, хватало ему и человеческой радости после хорошей выпивки.

Ремус понял, что остался без помощи вовсе, не считать же ему за группу поддержки этих алкашей, утопающих в стаканах!

- Ну, что же, одному выступить против министерских садюг, это кара великого Мерлина за невинную Тонкс, - решился Люпин.

Он встал из-за шатающегося столика и нетвёрдой походкой направился к выходу из злачного места, как вдруг его окликнул Аурор:

- Господин Директор, поступила директива…

Ой, простите за неуместный каламбур…

Но Ремус смеялся во всю глотку, когда его заковывали в магические наручники; смеялся он и при выходе из Хогсмида, когда его передали «из рук в руки» разъярённым министерским Аурорам, которые прочили ему замечательный секс, да вот жаль, что не с ними, оперативниками, не то…

Смеялся Ремус и на допросе, когда его насиловали, сменяясь, четверо Ауроров; смеялся, когда в него запускали для начала щекочущее до боли Tormento; смеялся, когда перешли к более серьёзному Crucio, лишь замирая, когда невъебенная боль сковывала тело, а после снова смеялся, будто в его несуществующем сотовом телефоне забыли выключить функцию звонка. Заливистого смеха сумасшедшего…

… Луне удалось, лишь благодаря её сексуальной ненасытности, добраться до заключённого просто в сыром карцере, любимого супруга, наплевав на женскую честь.

Она, изрядно потрёпанная Аурорами, но неунывающая, как всегда, сказала Ремусу, у которого от брюк остались только лохмотья на голенях:

- Скоро твоё заключение закончится. Так говорят скандинавские руны, а я успела разложить гадание по трём рунам, показывающим прошлое, настоящее и будущее. Так что, будь спок, тебя скоро выпустят. Ты же ничего не сказал им, правда, Ремус, любимый мой? Ты же не облажался вторично?

Рем только подивился провидческим способностям, хоть и нелюбимой, но супруги пред Мерлином и людьми, и ответил сорванным от беспрестанного смеха голосом, чуть сипловатым после крика во время много более, нежели двухминутных Круциатусов:

- Ну, ты же сама знаешь, что не такой уж я дурачок, чтобы ходить по свету и искать глупее себя. Простата штука хитрая, на говно не ведётся. Если ты вообще понимаешь, о чём я, моя дорогая Луна.

- Почему ты с самой свадьбы ни разу не назвал меня «любимой», Ремус?

- Потому, что ты с самой свадьбы позабыла о миленьком, перестала наяривать меня им в мою дементорову ненасытную задницу.

- У миленького вся пластина, которую мне нужно привязывать к себе магическими путами, залита какой-то дрянью. Я брезгую присоединять её к себе. Кроме того, гадание по кофейной гуще показало мне, что не быть нам с тобой… так вместе снова. Не только и не столько, как мужчине с женщиной заведено. Знаю я, что неприятно тебе сходиться со мной… так, естественно. Правда?

- Да нет, вполне сносно, ты же знаешь, Луна, что у меня есть друг, красивый мужчина, и, вообще, он…