– Собралась полоснуть себе вены в гордом одиночестве, – невозмутимо фыркает она и, не дождавшись реакции, бросается мне на шею. – Да ладно тебе, выдохни, зануда. Шучу я, последний урок отменили. А ты чего вся белая, как пойманный врасплох домушник? И дрожишь... Вер, случилось что-то плохое, да?

Отстранившись, Лиза косится на пережатую в моей руке сумку. Во взгляде застыла тревога, но я просто отрицательно мотаю головой, зная, что не смогу рассказать ей даже половину правды, и направляюсь в свою бывшую комнату.

– Всё хорошо, родная. Мне нужно забрать кое какие вещи, я уезжаю.

– Ты сбила пешехода? Скрываешься от кого-то? У твоего парня есть жена? – пулемётной очередью выстреливают мне в спину предположения одно страшнее другого. – Он оказался садистом?

Теплее.

Последняя догадка определённо имеет право на жизнь. Лихо научил меня открываться чувствам, чтобы вдребезги разбить всё, до чего сумел дотянуться, оставив от прошлых счастливых нас живое напоминание, которое будет расти, приобретать его черты и стискивать мне сердце всю оставшуюся жизнь.

Собрав ускользающую собранность в кулак, заставляю себя улыбнуться.

– Лизка, ну когда ты стала такой паникёршей? Я собираюсь начать новую жизнь, а перемены – это хорошо.

– Только выглядишь ты почему-то хреново.

– Не матерись, – строго одёргиваю сестру, выдвигая верхний ящик комода, чтобы взять то, ради чего решилась сюда прийти. – Это звучит ужасно.

– Зато правдиво, – крепко обнимает она меня со спины.

Спрятав в сумку шкатулку с золотыми украшениями, подаренными мне отцом на прошлые дни рождения, позволяю себе минутную слабость и, развернувшись, провожу рукой по мягким волнам Лизкиных волос.

– Я не хотела лезть в твою жизнь. Я столько сомневалась, – запинаюсь, зажмуриваясь, чтобы не брызнули слёзы. – Но теперь вижу, что поступила правильно. Не обижайся и не позволяй никому гадить в твоём сердце.

– Вер, что за бред? Объясни, что происходит?

– Потом, когда-нибудь. Когда будет не так больно... – резко отстраняюсь и, шмыгнув носом, в последний раз оглядываю комнату, в которой прошли мои детство и юность. – Всё, мне пора. Номер я сменила, позвоню, как устроюсь. Родителям пока не говори, не надо их волновать.

Я не могу представить, как скажу родным о ребёнке и не хочу, чтобы его ненавидела родная бабушка, даже если вероятность того не более процента. Мама свое отношение высказала ещё в ночь, когда мой малыш был зачат, и меня переполняет отвращение при мысли об унизительной брезгливости, с которой она станет расспрашивать об его отце. Она предупреждала, ругала, но я сделала по-своему, даже понимая в глубине души, что наша с Матвеем связь не будет долгой, и теперь даже в мыслях не позволю называть своего кроху ублюдком.

– Так куда ты? – взволновано кричит мне в спину Лиза, пока я жму кнопку вызова лифта.

– Подальше от себя.

А действительно, куда? – задаюсь вопросом пару минут спустя, уже сидя в машине. Палец замирает над именем "Дениска" в ленте контактов, но, покачав головой, блокирую экран смартфона. Если кто-нибудь надумает меня искать, то единственный друг – самый очевидный вариант. А больше мне податься некуда. Засада. Впрочем, в поисках спасения от проблем подсознание само чертит маршрут, в то место, где их в моей жизни ни секунды не было.

– Всё хорошо, – шепчу своему заплаканному отражению в зеркале заднего вида. – Ты сильная, Вера. Справишься сама.