35. Базовый. Полоса на экране

Протеиновая каша не сразу утоляла голод, но быстро возвращала силы. Амфетаминовый драйв уходил, в голову наползала сонная вата.

1317 дождался темноты. После того как стихли шаги и голоса в павильоне, а с парковки отъехал последний автомобиль, он спрятал полоску ткани с адресом в носок и двинул наружу из своей выгородки. Шёл тихо, как по лесу, когда нужно подкрасться сзади, переломить хребет, перерезать горло. Нырял в тени ржавых погрузчиков, плыл в темноте под пандусами, как в чёрной ночной реке. Его не услышал ни один человек, автоматчицы и патрульные не заметили его.

Он держался у обочин, в тени домов, ориентировался на городской шум и через десять минут добрался до небольшой площади, зажатой между высокими, ярко подсвеченными зданиями. Небо над ними повторяло форму выложенного плиткой пространства под ногами, в дальнем торце площади отражала желтоватый свет прожекторов простая белая церковь.

1317 брёл среди праздных вечерних людей. Из окон и витрин светило тёплым и оранжевым. За оградками, украшенными ящиками с цветами и травой, настоящие женщины, без охраны и почти без одежды, ели настоящую еду и пили красное вино из больших, сужающихся кверху бокалов. Возле фонарного столба, похожего на торчащую из плитки сигарету, стоял настоящий мотоцикл, один в один как на том восьмилетней давности плакате Morgenshtern.

1317 показал адрес дворнику в оранжевом комбезе. Дворник махнул рукой в сторону северо-запада, сказал короткую фразу на незнакомом отрывистом языке.

1317 не знал, сколько ему идти до места. Он старался держать направление, иногда выходил на проезжую часть, если на тротуаре было слишком людно или если нужно было обогнуть столики кафе, – и тогда ему гудели, и он отпрыгивал обратно. Иногда казалось, он заметил Воробья в толпе: приподнятые плечи, круто расширяющуюся к дельтам спину, – бежал туда, расталкивал людей вокруг и понимал, что ошибся, только когда догонял совершенно незнакомого ему человека.

В Бутовской зоне, где жил 1317, огромные пространства между зданиями могли вместить и площадь с церковью, и все примыкающие улицы, но столько людей одновременно 1317 видел лишь раз в жизни. Давно, когда Воробей ещё не ушёл.

Патруль Комитета нагрянул тогда с рейдом в их квартал, и officière застрелила молодого парня из базовых – он не остановился для проверки кода, побежал зигзагом, как в тактической игре, по нему выпустили очередь на опережение, он упал, умер на месте. Через час другие базовые из их квартала и из других кварталов по соседству вылезли из своих нор, из брошенных многоэтажек, из пустых подземных коллекторов и пошли немой толпой в сторону города. Ещё через два часа они перекрыли двенадцать полос кольцевой в районе Бутовского сектора. Движение встало, кольцевая замкнулась, проглотила свой хвост. Тогда 1317 увидел, сколько их было на самом деле. Многие не выходили наружу очень давно, оказались на улице только теперь. Базовые тащили к дороге мусор, пустые пластиковые бутылки, картонные ящики, сломанную мебель, катили лысые порезанные покрышки. Они швыряли хлам на проезжую часть, пока из него не выросла дикая, ощетинившаяся деревянными обломками и рваной резиной баррикада, и подожгли её, баррикада горела три дня, и кольцевая стояла три дня.

Ночь прибывала.

Он шёл и шёл, пока не вышел наконец к реке и не зашагал по пустынной набережной, вдоль старой гранитной ограды. Мимо летели редеющие авто, на другой стороне реки светились огни, на теплоходах с яркими рекламными панелями по бортам громко играла музыка, оттуда слышались смех, крики. Идти одному в пустоте набережной было хорошо, как в зимнем лесу, мёртвом и светлом от снега.

Уходящие в чёрное небо башни Сити открылись перед ним, когда он повернул направо, следуя изгибу гранитного ограждения. Лабиринт из стекла и стали, непостижимый свет тысяч окон. 1317 пошёл на мерцание, отдававшее волнами из невидимого центра за первым рядом башен. Адрес на клочке ткани совпадал с синей светящейся табличкой на одном из небоскрёбов, отличался только номер здания. Воробей был совсем рядом. Может, он стоял сейчас на верхнем этаже одной из этих гигантских конструкций, возле огромного окна, и смотрел, как догорает в наступившей ночи город с полуголыми женщинами, красным вином в стеклянных бокалах, мотоциклами, цветами в ящиках вдоль оград. А может, он сам сейчас был с одной из таких женщин, живой и тёплой, – 1317 представил ту, со студии, в клетчатых пижамных штанах.

Мерцание становилось ярче, цель казалась ближе. 1317 завернул за угол и пошёл в яркий, почти дневной свет. Он шёл, пока впереди не показались опоры эстакады, залитые всё ещё невидимым ему источником сияния. Пройдя ещё немного, он наконец обнаружил этот источник.

Одна из стен небоскрёба, стоявшего максимально близко к поднятой на бетонные основы дорожной развязке, была превращена в неохватно большой экран, составленный из тысяч экранов-окон.

На огромном экране жил Morgenshtern.

Он то собирался в великана размером с целое здание в сто этажей, то рассыпался на пиксели-окна, но в каждом из них оставался Morgenshtern’ом, идеальным созданием, всеобщим аватаром, воплощением фантазий. Алгоритм на долю секунды выводил на экран лица подключённых – рано или поздно каждое из них поднималось на поверхность и проплывало мимо в бесконечной люминофорной реке.

1317 сел, скрестив ноги, на тёплый асфальт и сидел так, наблюдая за его танцем, за тысячами экранов, за бегущей строкой с цифрами котировок акций.

Сверху раздался визг шин и тормозов. 1317 инстинктивно напряг мускулы, рванул в тень под опорой эстакады и услышал над собой частые выстрелы. Несколько стволов били очередями, звук был плотный, дружный – стена огня. К ногам 1317 полетели гильзы, а со стены-экрана брызнули стёкла. Невидимые люди сверху расстреливали Morgenshtern’а из автоматов, крошили окна, уничтожали тысячеликого героя. Камера CCTV на фонарном столбе светилась под стеклянным дождём красным глазом.

Потом стрельба стихла, ещё раз взвизгнули шины и рыкнул, удаляясь, звук мотора.

Всё закончилось.