Что ты делаешь, говорю я ему, что ты делаешь, это же никто не купит. То, что ты мне показываешь, странно, неприятно, тяжело. Эта версия Бога не юзер-френдли, как ты не понимаешь? Кому такое нужно? Ты ребёнок, а я взрослый человек, это же не просто так. Это значит, ты должен у меня учиться, слушаться меня, потому что я знаю, чего хотят взрослые люди, понимаешь? Они другого хотят, не такого.

Говорю ему, я себе не позавидую, если кто-нибудь увидит наши логи.

Он отвечает, ты и так себе не завидуешь. Я смотрю на него и не понимаю, шутит он или всерьёз.

Я говорю ему, давай придумаем для тебя упаковку. Я всю жизнь этим занимаюсь, придумываю упаковки. Для своих воспоминаний, для похоти чужих незнакомых людей. Сеттинг, истории, последовательности сцен. Заворачиваю оргазмы базовых в обёртку, понятную банковским клеркам. Продаю им несколько электрических импульсов в коре мозга под толстым слоем какой-нибудь дурацкой истории. Давай сделаем так с тобой, один раз, другой, третий, и ты научишься, будешь вертеть такие фокусы сам, без моей помощи. Ты же подключён к нейронке, говорят, она мощная, хотя мне кажется, для такого хватило бы обычной китайской, как для убера.

Он говорит, похоже, ты ничего не поняла.

У него грустный голос.

И он протягивает ко мне руку.

Дальше следует несколько сцен, грубо смонтированных друг с другом. Они повторяются, иногда по одной, иногда целыми последовательностями. Я вижу свои руки, я расстёгиваю кожаный ремень на вытертых синих джинсах, склейка, снова эта же сцена, склейка, снова эта же сцена. С меня стаскивают через голову свитер. Меня толкают лицом вниз на кровать. Снова эта же сцена. Я вижу покрытые толстыми чёрными волосами мужские предплечья, они отражаются в полированной шляпке шурупа. Пальцы стискивают мой зад, кожа под пальцами белеет. Снова эта же сцена. Наплыв, увеличение резкости, чёткости, пружины матраса делаются жёстче, всё заканчивается. Мокрые простыни. Запах спермы, запах пота. Волосатая рука. Непроницаемый чужой, незнакомый человек. Гладкая холодная кожа с родинками. Снова эта же сцена, снова последовательность этих сцен.

Я лежу на животе, на мокрой простыне, пустоту внутри меня колотит от сотен чужих, незнакомых оргазмов, прошедших насквозь.

Я прошу его, остановись, хватит.

Щелчок.

Мальчик стоит напротив, в шортах, с полоской тёмного песка на щиколотке.

Он говорит, давай вместе. Похоже, это наш единственный вариант. Ты не пробовала, спрашивает, написать свой скрипт? Для себя? Только для себя самой, не для Morgenshtern’а, не для совета приёмки (не знаю, что это, нашёл это слово у тебя в голове), не для других людей?

Я спрашиваю, кому это будет интересно?

Не знаю, говорит. Может, тебе? Не приходило такое в голову?

Мне приходили в голову тысячи мужчин и тысячи женщин, население небольшого города, все те, кого я представляла, когда придумывала сцены на яхтах, в джакузи, в этой комнате с шахматным полом. Все, кого я видела на улицах, в офисах, в самолётах, поездах, в кафе. Сотни базовых, прошедших через меня, в буквальном смысле. Сотни метров реквизита, сотни бутафорских сцен. Написать скрипт для себя?

Да, говорит. Давай придумаем собственную жизнь. Другую. Идеальную. Какую ты всегда хотела.

А так можно?

Он говорит, конечно. Он говорит, ты столько рассказала мне о других людях, обо всех этих чужих, незнакомых людях, я всё о них знаю, об их похоти, об их фантазиях. Расскажи теперь, о чём ты мечтаешь. Куда ты хочешь попасть? Есть такое место?

Да, говорю, есть такое место. Я его не видела, никогда там не была, но оно точно есть. Оно должно быть, это место.