– Командир вызвал.

– И надо было вчера бить мою любимую макитрочку?

– Я случайно.

– Завтракать будешь?

– Нет, – кисляк только угнездился в желудке, а добавлять к нему еще какую–нибудь еду прогрессор боялся.

– От я казала, что не надо доливать в самогон денатурат.

Прогрессор тихо порадовался, что теща не додумалась, для пикантности, добавлять в самогон стрихнин. Куры радостно кудахтали и не менее радостно клевали корм, просо, что ли. По улице прошел Томашевский, которому на этот раз не повезло с картами, но штаны он все–таки оставил. И шашку свою, кривую, азиатскую – тоже. Это кто ж такой жадный, что на его одежду польстился? Штиблеты еле держатся, свитка латаная, а гимнастерку проще сжечь, чем отстирать. Нет, с грязью зимой теплее, но сейчас уже не зима, можно и в речке сполоснуться, а то корчит из себя дикого индейца. А на индейца он действительно похож, натуральная монголоидная рожа, как в учебнике биологии. А на кого может быть похож человек, если у него в семье женились не то на якутках, не то на бурятках? Хотя женились – это громко сказано, дедушка–каторжник родом из Царства Польского, убивец и грабитель, удрал, долго прятался, потом угнал коня чубарой масти и девушку из сибирских людей. А сын этого грабителя тоже себе нашел спутницу жизни похожим образом. А вот уже этот Томашевский решил перебраться южнее, да и то не сам, сначала мобилизовали бедолагу, а потом, уже после германского фронта, он и прибился к махновцам. Тепло, хорошо, сытно. Только строганину никто не ест.

А вот и наша полосатая заразонька, с кольцом колбасы в руках. Какую вдову он объедает на этот раз? И если это Степаниха, у которой хата бляхой крыта, то вдова ли она? Если у нее муж без вести пропал еще на первой германской, то он вполне может прийти, а до войны этот самый муж был каталой на литейном заводе, и работал за двоих. Конечно, его могло в клочья порвать снарядом, он мог умереть в плену от тифа, быть убитым при попытке побега или жить себе где–нибудь с симпатичной немкой. Но в жизни чаще всего случаются непредсказуемые вещи. Вот чего того же Журбореза на флот призвали? Он плавает, как топор. Ему бы в пехоту какую–нибудь, а то – в бедную Дунайскую флотилию засунули.

И Кайданов во дворе, стругает доски. Хоть бы не на гроб. Нет, это он сеновал чинит. Надо же, какой полезный. Это в Виннице все такие рукастые или он хочет помочь? Клавдя тоже вышла, воздухом подышать. Чего бы ей на солнце не погреться? Погода ведь хорошая, прямо жить хочется.

Эй, эй, это еще что за тип? Кто–то новый, да и под почетным эскортом – по бокам от него Мартыненко и Сотников едут. Это ж у кого такая форма, без звездочек и без погон? Да его и не какие–нибудь там сопляки от сохи оторванные, сопровождают, а рубаки дайбоже рядом едут. Лось развернулся и быстро пошел поближе к пулемету. В случае чего – хоть затвор выну да в колодец кинуть успею.

Шульга сидел в хате старосты, чистил один из револьверов, заботливо подстелив какую–то тряпочку. Тачанка, без коней, стояла возле зарослей крыжовника. Крысюк лениво обсуждал со старостой, какой сорт крыжовника лучше на варенье, а какой меньше ест всякая шестиногая погань.

– Шо бежишь?

– Похоже, у нас гости, – прогрессор влез на свое место, да, подушечку не мешало бы взбить.

– Яки гости? – Шульга, с кольтом в руке, выглянул из двери.

– Справа – Мартыненко, слева – Сотников, а посередине – кто–то вооруженный, в форме. Видно, что не наш. У него еще конь рыжий.

– Как то – не наш?

– Форма незнакомая, и фуражка такая, как конфедератка.

– Как шо?

– Ну квадратная, и козырек длинный.

– Тю. Такая фуражка – то петлюровка.