Каждое человеческое существо равно несвободно. Мы сами создаем тюрьму из своей свободы.16
Ранк критиковал взгляды Руссо на человека как порожденного свободным, а затем скованным путем обучения со стороны общества. Ранг понимал, что перед лицом во всем превосходящего мира ребенок не может мобилизовать запас своих жизненных сил и авторитет, необходимый для полноценного развития в жизни с безграничными горизонтами восприятия и опыта.
Мы пришли к уникальному этапу в развитии психоаналитической мысли. Полностью включив работу Адлера и Ранга на равном уровне с Фрейдом, современному психоанализу удалось сохранить упругость и трезвость ума без ошибок, крайних формулировок и догмы строгого фрейдизма. Как я вижу, книга Брауна представляет собой декларацию о том, что поле зрения полностью ограничено между психоанализом основателей и новейшей теоретической и клинической работой, без каких-либо существенных потерь. Даже на уровне синдрома, которым, по правде говоря, вполне оправданно обвинить родителей в том, что они не смогли создать адекватное человеческое существо – такого рода шизофрения - произошла заметная смена акцента, новое осознание трагических аспектов человеческой жизни. Никто не подвел этому итог лучше, чем Гарольд Сирлс, и я хотел бы подробно остановиться на его чувственном и авторитетном личном заявлении, которое, я считаю, исторически очень важно:
В «Честнат Лодж» два раза в неделю часовые разборы клинических случаев обычно имели отношение к пациентам с шизофренией.... Когда автор отправился туда, почти 12 лет назад, терапевты, в том числе автор, представляя эти случаи, часто имели тенденцию рисовать полностью или почти полностью черную картину взаимоотношений пациента в семье в детском возрасте. Чувственная атмосфера разборов заключалась в наибольшем обвинении родителей, нежели чем-либо еще. По прошествии лет, автор обнаружил, что разборы стали выражать все меньше и меньше такого обвинения, и все больше и больше трагедии жизни самих пациентов, которая является такой большой частью общей трагедии жизни для всех нас. Разборы стали часто представлять собой глубоко обременённый горем опыт, как для ведущего, так и для слушателей. Чувствуется, что совещание персонала теперь дает более правдоподобную картину жизни пациента, но эта картина, которая намного более потрясает, чем прежняя картина, которая имеет большую склонность к обвинению.
Трагедия жизни, к которой ссылается Сирлс, - это та, которую мы уже обсуждали ранее: конечность человека, его страх смерти и непостижимости жизни. Шизофреник ощущает это еще больше, чем кто-либо другой, потому что он не смог построить уверенную защиту, которую обычно использует человек, чтобы отрицать. Несчастье шизофреника состоит в том, что он был обременен дополнительными беспокойствами, дополнительной виной, дополнительной беспомощностью и еще более непредсказуемой и неприемлемой средой. Он не уверенно сидит в своем теле, не имеет надежной основы, из которой можно противостоять вызовам и отрицать истинную природу нашего мира. Родители сделали его как организм полностью недееспособным. Он вынужден изобретать экстра-гениальные и экстра-отчаянные способы выживать в мире, которые сдержат его от опыта, который, в свою очередь, способен разорвать его шаблон, так как он и так уже почти что разорван. Мы снова видим подтверждение точки зрения, что личность человека - это защита от отчаяния, попытка избежать безумия из-за истинной природы мира. Сирс рассматривает шизофрению именно как результат неспособности справиться со страхом, как отчаянный способ жить бок о бок с ужасом. Откровенно говоря, я не знаю ничего более убедительного, что еще должно быть сказано об этом синдроме: это провал гуманизации, что означает неспособность уверенно отрицать факт реального положения человека в этом мире. Шизофрения является предельным тестовым примером для теории личности и реальности, которую мы здесь излагаем: неспособность построить надежную личностную защиту позволяет действительной природе реальности проявиться человеку. Это научно неопровержимый факт. Творческие способности людей со стороны шизофрении человеческого континуума - это изобретательность, которая проистекает из неспособности принять стандартизированные культурные способы отрицания истинной природы опыта. И цена такого рода “сверхчеловечной” оригинальности - жизнь на грани безумия, как давно знают люди. Шизофреник в высшей степени оригинален в почти вне-человеческом смысле, потому что он наиболее далек от животного: ему недостает безопасного инстинктивного программирования низших организмов; и ему не хватает безопасного культурного программирования обычных людей. Неудивительно, что он, кажется обычному человеку «сумасшедшим»: он не принадлежит ни одному из миров.†
Давайте отвлечемся от нашей длительной дискуссии о функциях личности, сопоставив два больших произведения поэтического письма и прозрения, разделенные почти что тремя столетиями. Во-первых, это Томас Траэрн. Он дает нам прекрасное описание мира, каким этот мир кажется восприятию ребенка, прежде чем ребенок смог выработать свои автоматические реакции. Траэрн описывает первозданное восприятие ребенка:
По началу, все казалось новым и странным, невыразимо редким, восхитительным и красивым... Кукуруза казалась жемчужным и бессмертным зерном, которое никогда не должно было быть не пожато, не посеяно. Я думал, что оно восходит от вечности к вечности. Пыль и камни на улице были такими же драгоценностями, как и золото; поначалу даже ворота означали сам конец света. Зеленые деревья, которые я увидел впервые через одни из ворот, привели меня в состояние ужаса и восторга, их сладость и необычная красота заставили мое сердце уйти в пятки, почти что безумно, с экстазом. Они были такими странными и замечательными объектами. Люди! О, какими освящёнными веками и почтенными существами казались взрослые! Бессмертными Херувимами! И молодые люди, блистающими и искрящимися Ангелами, и горничные, странные серафические субъекты жизни и красоты! Мальчики и девочки, кувыркающиеся на улице и играющие, были самыми настоящими живыми самоцветами. Я не знал того факта, что они были кем-то рождены или должны умереть... Город, казалось, был самим Эдемом...
Мы могли бы назвать это раем эпохи пред- подавления. Но затем, Траэрн продолжает описывать свое падение из Эдема; развитие культурных представлений и отрицание первозданной природы реальности; и, как современный психоаналитик в ранние дни, скажем, «Честнат Лоджа», он обвиняет родителей в этом падении, ставит весь феномен против них:
За одной мыслью неизбежно следует другая, и это имеет наибольшее значение. Моя душа была склонна и расположена только к великим вещам; но душа к душе относится так же, как и яблоко к яблоку, если гниет одно, подгнивает и другое. Когда я начал говорить и ходить, я начал впитывать мысли других людей. И я начал смотреть на мир их глазами… Поэтому я рос среди своих приятелей, чтобы выиграть барабан, прекрасное пальто, пенни, позолоченную книгу и т.п... Что касается Небес и Солнца и Звезд, они исчезли и были для меня не более, чем голыми стенами. Таким образом, странное богатство изобретательности человека полностью преодолело богатство Природы, которое постигалось более тяжко и второстепенно.18
Чего не хватает в этом отменном изображении падения ребенка от естественного восприятия в искусственность культурного мира? Ничего иного, как того, что мы назвали великим пост- фрейдистским слиянием в вопросах человеческой индивидуальности: соучастие Траэрна в этом процессе, его потребность к падению от благодати, с целью того, чтобы вырасти, идти по жизни без беспокойства, защитить себя от Солнца, Звезд и Небес. Траэрн не записывает другие свои девственные реакции, скажем, на пронзительные крики своих «приятелей», когда они резали свои руки или разбивали носы и рты и впечатляли его всплесками странной теплой жидкости красного цвета, которая взывала ужас в его нутре. Он говорит, что не знал, что они должны умереть, что все казалось бессмертным, - но ввели ли именно его родители понятие смерти в его мир? Это была глубокая гнилая ложь, которая втиралась в его душу, и она втиралась не родителями, а из мира, из «богатств природы». В некотором непростом виде смерть превратилась в символ в его восприятии и охладила его душу, и чтобы изгнать истинную правду жизни. Траэрн вынужден был придать новую форму своему раю, даже лгать себе в своих воспоминаниях, подобно каждому из нас. Правда, земля была местом мистической красоты, какой он ее нарисовал, и как позднее Карлайл согласился, назвав ее «мистическим храмом»; но в то же время это был «зал обречения», который Траэрн решил отрицать в своих воспоминаниях детства.
Тотальность человеческого состояния - вещь, которую человеку так трудно вернуть себе. Человек хочет, чтобы его мир был безопасен для наслаждения, хочет винить других за свою судьбу. Сравните с Траэрном осознание современным поэтом полной всесторонности человеческого состояния. Марсия Ли Андерсон повествует нам с проницательным блеском, как мы должны жить в нашем зале обреченности, что нам нужно сделать, чтобы защитить себя:
Мы множим болезни для своего наслаждения,
Сочиняем ужасную потребность, позорное сомнение,
Благоденствуем по привилегии, живем за счет ночи,
Создаем духовный бедлам - и нам из него не выйти.
Зачем нам это? Лишенные тонких сложностей,
Кто бы смог смотреть на солнце без страха?
Это наше убежище от раздумий,
Наше единственное пристанище от прямоты и ясности.