«Бог дал нам две книги, — писал он впоследствии, — Библию и природу. С детских лет созерцание природы стало моей „теология прима“[41]. В лес или в палеонтологический музей я ходил, словно в храм. И до сих пор ветка с листьями или летящая птица значат для меня больше сотни икон. Тем не менее мне никогда не был свойствен пантеизм[42] как тип религиозной психологии. Бог явственно воспринимался личностью как Тот, Кто обращен ко мне».

В то же время чтение Библии пробудило в Алике любовь и жгучий интерес к истории. Читая Священное Писание, Александр старался досконально изучить те исторические сведения и детали, которые позволяли ему прояснить библейские события. Чтобы лучше понять Библию, он изучал римскую античность и Древний Восток.

Из письма отца Александра Меня Зое Маслениковой: «Занятия естествознанием (начавшиеся очень рано) воспринимались мной как приобщение к тайнам Божиим, к реальности Его замыслов. Изучая препараты или наблюдая в микроскоп жизнь инфузорий, я как бы присутствовал при некой мистерии. Это осталось навсегда. То же было и с историей, интерес к которой пробудило чтение Священного Писания. Мне была дорога каждая черта, которая могла пролить свет на библейские события. Отсюда любовь к древнему Востоку и Риму, служившим фоном священной истории.

Не меньше волновала меня и история Церкви, в которой я искал реальных путей и способов осуществления евангельского идеала. Прочтя в детстве Жития, я понял, что в них много декоративного, легендарного, не связанного с действительностью. Это привело к поиску подлинных источников, который стимулировался чтением неоконченной рукописи о. С. Мансурова[43] (я познакомился с ней году в 50-м, теперь она опубликована в „Богословских трудах“)».

«Я получил христианское воспитание в семье. Но если бы всё этим ограничилось, вера была бы для меня лишь дорогой сердцу традицией, вроде воспоминаний о детстве. Каждый воспитанный в религии человек в какой-то момент жизни сам встречает Бога на своем пути и делает выбор. Со мной это произошло в ранние школьные годы», — писал Александр Мень. В возрасте двенадцати лет Алик услышал личный призыв ко Христу и принял решение служить Богу как священник. Схиигумения Мария благословила его на этот путь. «Ты знаешь, все-таки христианство и все, что связано с ним, — это не наше», — сказал ему отец. — «А я докажу, что наше», — мягко ответил Алик.

В 1947 году, когда отмечалось 800-летие Москвы, он вместе с мамой впервые пришел в только что организованную Московскую духовную семинарию, чтобы узнать, по какой программе будут заниматься семинаристы и что требуется для зачисления. Его принял Анатолий Ведерников[44], бывший в тот момент инспектором семинарии, то есть, по сути, заведующим учебной частью. Ведерников, человек незаурядный и открытый, принимавший самое активное участие в возрождении московских духовных школ, пообещал Александру внести его в списки семинаристов по достижении им совершеннолетия. Вектор развития на ближайшие годы был определен.

Алик до предела уплотнил свое время, исключив любые отвлечения от намеченного им курса. Он продолжил активно читать и развиваться по плану, который с тех пор наметил для себя как основу основ. Читал философско-религиозные книги, изучал научно-популярную литературу. Выяснив программу духовной семинарии, он начал самостоятельно систематически заниматься предметами, входящими в эту программу.

Помимо изучения природы и биологии Алик был крайне увлечен астрономией. В возрасте тринадцати лет он исследовал взаимосвязь между библейским текстом о Сотворении мира и теорией эволюции. В его тетради, датированной 1948 годом и озаглавленной «Дни творения», читаем следующие заключения:

«Какой же мы можем сделать вывод из Библии и научных исследований?

1) Первоисточником миробытия является высшая разумная Сила, то есть Бог.

2) Мир возник не сразу, а в течение определенного времени.

О втором свидетельствует как сама Библия, так и исследования геологических пластов, которые даже дают приблизительное представление о тех промежутках времени, которые составили дни творения».

Далее юный автор рассматривает библейские дни от момента Сотворения мира. Со ссылкой на богословские тексты он поясняет, что «небо и земля», сотворенные Богом в День Первый — это «неведомый духовный мир» и «первобытная материя». Алик ссылается на теорию Канта — Лапласа и гипотезу Джинса о возникновении и развитии Солнечной системы, на идеи Энгельса, выраженные им в этой связи в «Анти-Дюринге» и «Диалектике природы», и кончает эту главу восторженной хвалой Творцу.

В описании Второго и Третьего Дня (азойская эра) Алик красочно рассказывает о формировании земли из массы расплавленного и газообразного вещества, проводя параллель между теорией эволюции в этой связи и Священным Писанием. В рассказе о Дне Четвертом (протерозойская эра) он говорит о том, как «в первых океанах, освещенных лучами солнца, образовались сложные вещества, близкие к белкам. И прошло очень много времени, пока из них — сложных органических веществ — не возникли простейшие организмы». По его убеждению, «сложный процесс перехода от минеральных веществ к органическим и переход от органических веществ к организмам не мог произойти без участия Мирового Духа, держащего в Своих руках все законы природы». Таков окончательный вердикт автора исследования, в котором тщательно разбирается история теории самозарождения жизни, начиная с трудов Аристотеля.

К четырнадцатилетнему возрасту Алик создал многие замечательные рисунки и ряд икон, был автором стихов, поэмы об апостоле Павле, фантастического романа, пьес о святом Франциске Ассизском и о жизни ранних христиан, очерков по истории Церкви и Древнего Востока, рассказов из жизни природы. Примерно в этом же возрасте он прошел через период увлечения творчеством философа XIX века и вдохновителя движения славянофилов А. С. Хомякова[45]. Однако постепенно Александр пришел к выводу о необъективности взглядов Хомякова на католицизм и Западную Церковь в целом.

При своих разнообразных увлечениях Алик не оставался в стороне от жизни. «Однажды батюшка рассказал историю о том, — вспоминает Олег Степурко, — как после войны в Загорске хулиганы забавлялись тем, что раскачивали толпу в Успенском соборе, и старушки, зажатые, как сельди в бочке, всю службу раскачивались взад-вперед. „И вот я, — говорил отец Александр, — четырнадцатилетний подросток, останавливал эти волны. Я изо всех сил упирался и нажимал в противоположную сторону“».

Своей духовной дочери Зое Маслениковой отец Александр рассказывал, что в 1950 году часто ходил слушать музыку в консерваторию по абонементу. «Однажды он пришел с только что купленной книгой о Гегеле, — пишет она. — Он не утерпел и весь антракт читал ее в фойе. Когда началось второе отделение, он сел на свое место в зале, но продолжал читать книгу, не в силах от нее оторваться. Соседи с недоумением смотрели на него: как можно читать на концерте! А он читал запоем и одновременно с полным вниманием слушал музыку. У него вообще стала развиваться способность заниматься несколькими видами деятельности одновременно. В дальнейшем, в частности, он будет слушать пластинки, работая над своими книгами».

«Для многих людей этот возраст (15 лет), — писал впоследствии о. Александр, — оказывается моментом, когда они заново открывают то, о чем узнали от родных и учителей. Вещи, которые раньше принимались на веру как отвлеченная теория, через живой личный опыт становятся реальностью. Этот перелом охватывает огромный круг вопросов, и особенно важен он для веры. Станет ли она личным опытом, откроет ли человек ее заново для себя, — вот что является главным. До тех пор, пока это не произойдет, пока душа не встретит Бога на своем пути и не потянется к Нему, религия остается для нее системой взглядов, принимаемой в силу безотчетного доверия к авторитетам».

В возрасте пятнадцати лет Алик начал глубокое и последовательное изучение религиозной философии. Тогда же он написал свое первое богословское эссе.

В мировоззрении Владимира Соловьева близкой Александру оказалась мысль о том, что в центре реальности действует динамизм, соединяющий в единый процесс природу, человека и Бога. Стремление Соловьева к целостному христианскому видению мира, охватывающему все стороны жизни, его отказ от идеализации церковного прошлого нашли горячий отклик у Александра. В то же время учение Соловьева о софиологии и теократии, в котором София является Душой Мира, понимаемой как мистическое космическое существо, Александр не разделял. Ему также не был близок пессимизм последних работ философа, в которых Соловьев рассматривает всю историю человечества как поражение.