– Почему я до сих пор тебя не выгоню? – спросил Мартин то ли Джудит, то ли себя.
– Потому что я не забываю того, что должны помнить вы, – Джудит с легкостью разрешила проблему безадресного вопроса.
Чистая правда, вздохнул про себя Мартин и посмотрел на никогда не унывающую Джудит. До этой очаровательной и бойкой на язык особы он сменил три секретаря. У каждой из троих, цепенеющих под взглядом Мартина, напрочь отшибало память, что абсолютно исключало выполнение их главной обязанности – помнить за Мартина все, о чем он не должен забыть. Джудит была другой. Испепеляющий взгляд доктора трогал ее не больше солнечного лучика. Это было главным, но не единственным достоинством Джудит. Природное обаяние с гибким умом и легкой речью делали Джудит виртуозом общения. Она могла согласовать с пациентом любое неудобное для него, но удобное для Мартина время и делала это с таким обворожительным изяществом, что пациент в итоге сам себе удивлялся, как он мог поначалу иметь другие планы. Несокрушимое спокойствие Джудит асфальтовым катком сминало все шероховатости рабочего порядка, абсолютно исключая подобного рода проблемы для Мартина. В этом гармоничном тандеме каждый признавал и ценил высокий профессионализм другого, что и давало Джудит право подобного тона с доктором. Острые покалывания Джудит были полезны Мартину и для возвращения на землю с божественных высот или из дьявольских глубин в случае затянувшегося там пребывания, которое Джудит безошибочно научилась распознавать. Вот и сейчас капля яда с языка Джудит произвела благотворное действие отвлекающей боли.
Мартин молча провожал глазами удаляющуюся Джудит. Перед дверью она победно оглядела пространство кабинета с сидящим в нем злым Мартином и, удовлетворенная впечатлением, направилась к выходу. Мартин терпеливо дождался, пока неспешная Джудит проплывет через кажущимся бесконечно длинным дверной проем. Наконец, дверь плотно вошла в стационарный прямоугольник. Подобно ребенку, нарушающему запрет, Мартин включил телевизор и, быстро оглянувшись на дверь, поспешно приглушил звук.
– Джудит, – Мартин нажал кнопку громкой связи. – Я занят в течение получаса. Как минимум.
– Да, мистер Гиббс.
Мартин, глотнув кофе, уперся взглядом в экран. С момента появления в его жизни Рона Митчелла он пребывал в состоянии непрерывного ожидания. Он принял это чувство как неизбежность настоящего, потому что понимал, что не знает, чего и когда ждать. Мартин не мог логически просчитать действия Рона, потому что поступки этого человека не подчинялись его же собственному разуму. Мартин не мог интуитивно почувствовать возможный ход событий, потому что подсознание Рона осталось для Мартина такой же загадкой, каким оно было и для самого Митчелла. Общаясь с Роном, Мартин чувствовал себя стоящим в подземной пещере с множеством ходов влубь. Один из них ведет в зал, в котором есть жизнь, тщетно бьющаяся в поисках выхода на свет. Он ощущал ее близость, чувствовал ее пульсацию, различал на слух происходящие в ней движения, осознавал ее потребность в его помощи, но звуки этой жизни, отражаясь эхом в многочисленных безжизненных пустотах, не позволяли Мартину определить верное направление. Он стоял перед этой замкнутой в неизвестности жизнью, сильный и беспомощный одновременно.
Глаза Мартина автоматически фиксировали на экране телевизора движение. Бегающие, орущие и стреляющие фигуры ничуть не мешали ему размышлять. Рука машинально подносила ко рту чашку кофе. Со вчерашнего дня Мартин находился в состоянии тревожности. Он ощущал нечто важное, происходящее в косвенно связанной с ним жизни Рона Митчелла. Чашка кофе больно стукнула о зубы, выведя Мартина из глубокой задумчивости. Он потер рукой зубы, провел по ним языком, встал, подошел к окну, снова вернулся к столу, походил по комнате. Чувство тревоги нарастало, не поддаваясь попыткам Мартина взять его под контроль. Мартин выключил телевизор. Освобожденный от зрелища взгляд лег на письменный стол. Мартин нащупал в кармане брюк ключ, подойдя к столу, открыл верхний ящик. В нем лежал единственный предмет – пистолет. Почему он вспомнил об оружии? Мартин взял пистолет. Тяжелый, холодный, с тусклым блеском, пистолет не был Мартину по руке, утонченной и ухоженной. Он вспомнил об оружии, значит, случился перелом в судьбе Рона, который не минует и его. Мартин доверял своей интуиции гораздо больше, чем разуму. Покрутив пистолет в руках, он сунул его в карман брюк. Тонкой выделки дорогая ткань обвисла, нарушив красоту силуэта. Мартин засунул пистолет за пояс. Еще нелепее. Такое ношение оружия требует совершенно другой внешности, такой, как у Рона Митчелла. Мартин вытащил из-за пояса пистолет и положил обратно в ящик. Постояв несколько секунд, снова взял оружие, затем опять вернул назад, наконец, толкнул ящик внутрь стола и снова подошел к окну… Небесный простор все мысли Мартина вновь обратил к Рону Митчеллу. Черт возьми, и почему он сегодня не идет у него из головы?
Глава 26
Рон открыл глаза, сразу оценив чистейшей синевы красоту утреннего неба. Не в силах после долгого и глубокого сна смотреть на сияние света, Рон закрыл глаза. Который час? Впрочем, какая разница? Рон никуда не спешит. Он никому и ничем не обязан. Он свободен. Вчерашний день стал прошлым, о котором Рон больше не вспомнит. Никогда! Никогда больше! Рон снова открыл глаза и зажмурился от ударившего в глаза солнца. Точно так его ослепил свет из распахнувшейся двери. Что было за этой дверью, кто разговаривал и о чем? Почему Рон снова ничего не помнит? Или он не вошел в эту дверь? Нет, он там был. Он точно там был и получил прощение. От кого? За что? Двадцать семь лет Рон пытался понять, за какой грех он несет наказание, чтобы покаяться в нем ради прощения. Покаяние принято и что теперь? Оставшиеся годы жизни искать ответ на вопрос, за какой грех он прощен? Столько странного в его жизни, столько странного…
Рон откинул одеяло и с удивлением обнаружил, что спал в одежде. Высунув ногу, увидел ботинок. И он еще хотел вспомнить о ночном видении, когда он не помнил, что лег спать в одежде и обуви. Все с себя сбросив, Рон направился в ванную. Давно он с таким удовольствием не принимал душ. Вода, очищая тело, в какой-то непостижимой взаимосвязи омывала душу. Рон вышел из ванной успокоенный, вновь было заметавшиеся мысли улеглись, как пыль, прибитая дождем. Надевая чистую одежду, Рон почувствовал звериный голод, заглянул в холодильник. Пожалуй, из оставшихся продуктов можно что-нибудь сотворить, но сначала Рон заварит себе чашку крепкого чая. Пока закипал чайник, Рон собрал в мусорный мешок всю сброшенную с себя одежду. Задумчиво покрутив грязные ботинки, бросил их следом в мешок. Ничто не должно его связывать с прошлой ночью и прошлой жизнью, даже неплохая обувь. Бросив собранный куль под дверь, Рон тщательно вымыл руки и не спеша, наслаждаясь каждым движением, заварил в глиняном чайнике ароматные чайные листы. Вдоволь насладившись запахом чая, Рон наполнил напитком большую кружку с толстыми стенками и, предвкушая вкус, еще раз вдохнул терпкий аромат. Усевшись поудобнее в кресле напротив окна, Рон медленно, смакуя вкус и позволяя удовольствию неспешно разливаться по всему телу, выпил всю кружку чая. На небе не было ни облачка. Синева, залившая все окно, синхронизировала с душевной безоблачностью Рона. Сегодня он ничего не будет делать и никуда не пойдет. Он будет сидеть, лежать, смотреть на небо днем, на звезды вечером. Он знает, что надо подумать о будущем, но сегодня он разрешает себе обмануться мыслью о беспроблемности своей жизни. Рон заслужил этот день, полный покоя и безмыслия.
Рон поднялся с кресла, с удовольствием вытянулся вверх, напряг и расслабил тело. Сейчас он приготовит что-нибудь поесть. Рон подошел к окну. Он смотрел на людей и не чувствовал прежней зависти к их монотонной и предсказуемой жизни. Впервые за многие годы он ощущал себя не вне, а внутри всех этих людей, спешащих по своим надоевшим заботам. Рон стал обыкновенным, но он останется единственным, дорого заплатившим за понимание величайшей ценности этого простого счастья. Рон смотрел на улицу, наслаждаясь ощущением внутренней слитности с обыденно текущей жизнью. Давно он не чувствовал себя таким счастливым. Вот остановились двое, явно знакомых друг с другом. Случайная встреча переросла в разговор. Двое оживленно беседовали, жестикулируя руками. Рон заворожено смотрел на их беззвучно шевелящиеся губы, ощущая зарождение между ними и собой какой-то странной связи. Рон хотел и не мог оторвать взгляда от двигающихся ртов, которые вдруг стали единственной деталью незнакомых лиц. Сначала одни, потом другие губы открывались и закрывались, растягивались в улыбку, округлялись, распрямлялись, и двигались, двигались, двигались… Знакомая картина начала подниматься из глубин памяти, бурливо растревоживая расслабленную душу. Один из говорящих вдруг резко взмахнул рукой, и… Рон почти физически ощутил на своем лице удар от резко всплывшего воспоминания.
В проступившем сквозь время зеркале Рон увидел Дэна, мучительно двигающего губами в бессильных попытках извлечь из них хоть какой-нибудь звук. Знакомый страх, который Рон испытывал каждый раз, заставая Дэна перед зеркалом, сковал тело. Безрассудно повинуясь детскому инстинкту бегства от пугающей картины, Рон и сейчас пытается уйти, но онемевшие мышцы не слушаются. Рон силится отвернуться, но шея словно налита свинцом. Рон смотрит и смотрит на лицо брата, которое безостановочно корежат уродливые гримасы. Губы Дэна становятся шире и толще, во все лицо, кривятся все сильнее, меняют очертания и превращаются в губы немого парня, застывая в беззвучной мольбе о пощаде. Захлестнутый ужасом, Рон отшатнулся от окна, оступился, упал на пол, издавая нечленораздельные звуки и непрестанно оглядываясь, пополз к кровати. Не сумев на нее подняться, Рон рухнул навзничь на пол. В его широко распахнутых глазах судорожно заметались мысли. Дэн упал, парень немой, оба не говорят…совпадение не случайно! В парке все произошло не случайно, и все было не случайно – Фил, Ники, больница, тюрьма, немой мальчишка…
Рон виноват в немоте Дэна! Рон стал причиной всех трагедий в семье! Рон повинен в ранней смерти отца, сжегшего себя чувством вины за падение Дэна! Рон виноват в скорбном одиночестве матери! Рон обрушил мечты брата о науке! Рон виноват в том, что Дэн живет в лесной глуши, вместо того чтобы блистать на математическом Олимпе! Рон кругом виноват…во всем виноват…он грешен, грешен, грешен… сколько… сколько еще раз?!
Рону стало жарко. Он вскочил с пола, подошел к окну, распахнул его настежь. Кровь билась в висках с обреченностью волны, бессильной преодолеть бетонный вал. Рон виноват в падении Дэна, виноват, виноват…Яркий день утонул в черной правде, уволочив за собой надежду на будущее. Жизнь Рона снова сузилась до масштаба текущего момента. Зачем он это сделал, зачем и…как он это сделал? Как произошло несчастье? Рон толкнул Дэна намеренно или случайно? Что они делали? Играли, дрались? Почему Рон ничего не помнит? Почему за столько лет он ни разу не связал трагедию своей жизни с драмой Дэна? Почему ничто и никогда не наталкивало его на мысль об этой взаимосвязи? Почему никто не сказал Рону о его вине – ни отец, ни мать, ни Дэн? Почему они столько лет молчали? Почему они не изменили своего отношения к Рону, даже Дэн? Не считали его виноватым? Почему не считали?
Свежий воздух и здравомыслящее рассуждение чуть успокоили Рона. Пересиливая еще не улегшийся страх, он опасливо взглянул на улицу. Ручейки людей мерно текли в разные стороны. Два случайных собеседника давно бесследно растворились в безостановочном движении жизни, в котором Рон снова чувствовал себя чужим. Столько лет он рылся в годах, месяцах, днях, часах, минутах жизни, анализируя тысячи событий и никогда, никогда не задерживался на несчастье Дэна. Оно всегда оставалось для него косвенным, произошедшим только с Дэном, а не с ними обоими. Почему он воспринимал его именно так, а не иначе? Почему он не помнит, как Дэн падал? Он убежал? Куда? В свою комнату? Как убежал в комнату?!.. Он был в своей комнате! Как он мог об этом забыть?! Он услышал крик матери, выскочил в коридор и только тогда увидел лежащего внизу Дэна! Рона не было на лестнице, когда Дэн упал! Не было! Он не мог его столкнуть, потому что в это время был в своей комнате! Рон не виноват в несчастье Дэна! Не виноват! Немота Дэна – не грех Рона! Рон не виноват, не виноват! И он это докажет! Сегодня! Сейчас!
Рон залпом выпил стакан воды, быстро переоделся, вышел в коридор. Около лестницы Рон, чуть задержавшись, посмотрел вниз. Миссис Хард горделиво восседала на своем месте. Сжав тисками воли разрывающее душу нетерпение, Рон спокойно спустился вниз и приветливо улыбнулся.
– Доброе утро, миссис Хард!
– Доброе утро, мистер Митчелл. Как вы отдохнули?
– Спасибо, отлично.