Президент Турецкой республики Мустафа Исмет Инёню.

Сталин сдержал слово и на рассвете четвертого января обрушил на Турцию тяжелые удары своих армий – по всей протяженности границ. Наиболее серьезным ударам подверглись Восточная Фракия и Западная Армения. Перешли в наступление и курдские отряды племенного ополчения пешмерга, вооруженные новеньким русским оружием. Поскольку большая часть турецких войск дислоцировалась на европейском направлении, а остаток сил прикрывал направления на Карс и Эрзерум, вдоль границ с Ираном, Ираком и Сирией располагались в основном подразделения жандармерии.

Если до этого им удавалось поддерживать порядок в буйных, склонных к мятежу курдских районах, то теперь, едва первые отряды Мустафы Барзани пересекли границу, весь край разом заполыхал пожаром восстания. Оказалось, что у курдов есть даже своя авиация. Несколько десятков, а быть может, пара сотен стареньких бипланов, уже негодных к боям на советско-германском фронте, но вполне годных для того, чтобы поддерживать повстанческие отряды в борьбе с силами правопорядка. Инёню представил себе, как раздулись от гордости курдские вожди племен, когда узнали, что действия их отрядов поддерживаются авиацией, которую прислал такой великий вождь, как Сталин. И неважно, что курдов среди летчиков, скорее всего, и нет. Дикие же люди. Важно, что курдам обещали свое, курдское, государство, пусть даже и входящее в состав СССР; и за эту идею они будут драться насмерть. И это в тот момент, когда турецкая армия терпит поражение на Кавказском и Европейском фронтах.

На Кавказе все было просто и вместе с тем страшно. Русские сразу перешли в наступление на всех ключевых направлениях, быстро сбили приграничные заслоны, и в течение первого же дня продвинулись вперед на пятнадцать-двадцать километров: вдоль берега Черного моря в направлении на Трабзон, а также на Ардахан, Карс и Догубаязит. Весь этот день войны русская авиация господствовала в воздухе, нанося бомбовые удары по скоплениям войск, укреплениям, аэродромам и железнодорожным станциям в радиусе трехсот-четырехсот километров от своих авиабаз.

В результате этого столь энергичного наступления к вечеру первого дня войны обозначились контуры задуманной советским Генштабом Кавказской наступательной операции, которая в общих чертах повторяла замыслы русского командования в войне шестидесятипятилетней давности. Тогда, в 1877-78 годах, войскам русского царя меньше чем за год удалось отвоевать так называемую Западную Армению, причем с относительной легкостью. С тех пор много воды утекло в быстрых горных реках. И турки, и русские теперь уже не те, что прежде. Турецкая армия нынче способна воевать только с плохо вооруженными повстанцами, а русские, приложив определенные усилия, сумели свернуть шею германскому вермахту, который еще недавно считался сильнейшей армией Европы. Еще в прошлую войну турецкие войска терпели поражения от русских и англичан, после семнадцатого года с легкостью гоняли «храбрых» грузин, обломали зубы об армянских дашнаков, дерущихся с отчаяньем обреченных, и с огромным трудом смогли разгромить никчемных в военном отношении греков, и то только потому, что те зарвались. Но лучше всего у турецких аскеров со времен образования Оттоманской Порты получалось резать безоружное мирное население, которое вообще не способно оказывать своим убийцам сопротивление.

Исходя из этого, следовало ожидать, что в условиях уже поделенного пополам мира Сталин силой возьмет все то, что ему нравится, и ничего ни у кого спрашивать не станет. Еще одного Берлинского Конгресса, который однажды спас Турцию от разгрома и унижения, на этот раз не будет. Русские закрыли глаза на захват Соединенными Штатами Канады, а американцам, в свою очередь, безразличны территориальные изменения в Старом Свете – по крайней мере, до тех пор, пока они не разделались с Японией, которая повисла на них как клещ на бродячей собаке. Американские дипломаты, когда турецкий МИД обратился к ним за помощью, дали понять это самым недвусмысленным способом. Прав был год назад посланец Сталина, который сказал ему – горе побежденным…

Но шайтан побери эту Западную Армению и этих курдов в придачу, возомнивших о себе невесть что! Утрата этих территорий означает только утрату территорий, и ничего больше; притом что тех, кто считает себя турками, там проживает не так уж много, а остальные ненавидят турецкое государство лютой ненавистью. Каждый курд – мужчина, женщина или даже младенец в люльке – это потенциальный мятежник. Пусть с ними возится господин Сталин, если считает себя таким умным. Пусть устанавливает у курдов советскую власть, учит их коммунизму и марксизму-ленинизму, пусть дает им школы на курдском языке, пусть удовлетворяет все их малейшие желания, но не пройдет и десяти лет, как они поднимут мятеж уже против него. Так что пусть он их забирает на свою голову. Да и территориально потеря тяжелая, но не смертельная. Турция пережила и куда большие территориальные утраты, в начале двадцатого века за десять лет с 1912-го по 1922-й годы потеряв почти все свои территории, за исключением Анатолийского полуострова и маленького клочка Восточной Фракии.

Но то, что творится на Кавказском театре боевых действий, не идет ни в какое сравнение с вторжением советских и болгарских армий на территорию Восточной Фракии. Не помогло даже то, что для защиты подступов к Стамбулу и Проливам турецкий генштаб собрал лучшие и отборные войска. Турецкое командование сконцентрировало две трети всей османской армии в Восточной Фракии на Стамбульском направлении, чтобы защитить самую ценную часть турецких владений. При этом фельдмаршал Февзи Чакмак уверял своего президента, что русские генералы на один-два дня отсрочат свое наступление на европейском направлении по причине непогоды, не позволяющей использовать авиацию. И что? Русские начали свое наступление сразу по истечении срока действия ультиматума, в первые же часы окружив и разгромив сильнейшую группировку турецких войск, дислоцированную в городе Эдирне, и снеся с лица земли недостроенный укрепрайон. Никто не знает, что там происходит и какова обстановка на текущий час. С войсками, которые, несомненно, еще продолжают сопротивление в районе Эдирне, нет связи. Известно только то, что бронетанковая бригада, по тревоге выступившая из Люлебургаза, чтобы отразить вторжение, наткнулась на упорную оборону, и почти полностью сгорела в ожесточенном бою.

В результате проигранной турками приграничной битвы, на закате солнца русские танки и кавалерия ворвались в город Бабаэски, расположенный к Стамбулу на пятьдесят километров ближе, чем Эдирне. Уже известно, что непосредственно наступлением на Стамбул командует прославленный русский военачальник фельдмаршал Буденный, отличившийся во время гражданской войны в России и снова выделившийся год назад, когда вместо командования стационарными фронтами ему доверили одно из самых мощных конно-механизированных соединений Красной Армии. Пройдет еще два, максимум три дня – и русская кавалерия с танками, сея ярость и опустошение, ворвется в предместья Стамбула, в котором почти нет войск, а из укреплений имеются лишь стены, построенные еще во времена Византийской империи. Для организации обороны Стамбула у армейского командования есть эти два дня, и не более. Третий день отсрочки уже сомнителен. Русские кавалеристы передвигаются, как во времена Чингизхана и Атиллы, одвуконь, ведя в поводу третьего коня. на котором навьючены припасы. Недостатка в конском поголовье советские кавалерийские части точно не испытывают, благо дружественная Монголия миллионами голов гонит на фронт маленьких злых косматых лошадок. Отсутствие обозов делает конную армию Буденного чрезвычайно подвижной, недаром же за взятие с налету Киева русский вождь наградил его только что учрежденным орденом Суворова, а германский фюрер проклял, назвав своим личным врагом. И снова вспоминаются слова посланца Сталина – «горе побежденным».

Одновременно с наступлением русских на Эдирне болгарская армия по захваченным пограничным мостам форсировала Мерич^[60] напротив города Ипсала и принялась продвигаться на восток, пусть и не так стремительно, как русские, без охватов и глубоких прорывов, но все же достаточно быстро для того, чтобы отрезать замешкавшиеся турецкие войска от возможности отступить на Стамбул и Чанаккале. Отдельный вопрос в том, как болгарам удалось без боя и в неповрежденном виде заполучить в свое распоряжение пограничные мосты через Мерич. Инёню подозревал, что тут не обошлось без хорошего бакшиша в сторону того турецкого начальника, в обязанности которого входило взорвать эти мосты при угрозе войны. Но если это и так, теперь этого человека уже не достать: и он, и его родня, скорее всего, находятся уже на территории, занятой русскими и болгарскими войсками, что делает их недоступными для мести. Да и о мести ли надо думать сейчас, когда под сокрушающим ударом старого врага рушится само турецкое государство.

Фактически первый же день войны обозначил то, о чем Инёню подозревал еще с того момента, как получил на руки текст советского ультиматума. Эта война была проиграна еще до ее начала и без посторонней поддержки – один на один турецкая армия не в состоянии противостоять советской военной мощи. Германский посол фон Папен, например, может только выразить Турции свои искренние сочувствие и соболезнования. Уже год вермахт, ранее непобедимый, идет от одного поражения к другому, и нынче он находится в таком плачевном состоянии, что русские смогли выделить достаточное количество ресурсов, чтобы попытаться, не прекращая войны с Германией, прибрать к рукам весь Ближний Восток с его нефтяными месторождениями и древними торговыми путями, до сих пор не утратившими своей значимости.

Для Турции же совсем неважно, сколько продлится эта война – неделю или несколько месяцев; в любом случае в конце ее ожидает полный разгром и уничтожение турецкого государства. Так, может быть, если итог уже налицо, не противиться неизбежному, а, покорившись обстоятельствам, сказать «Кисмет» и, раз уж Аллах так разгневался на турок на чрезмерное самомнение и хитропопость, сберегая жизни турецких солдат и гражданского населения, направить в Москву предложение о почетной капитуляции? Наверное, он так и сделает, а дальше все будет зависеть только от изворотливости турецких дипломатов, ибо военные ничего не смогли противопоставить яростному наступательному порыву Красной Армии.

* * *

5 января 1943 года, Утро. Восточный фронт, штаб армейской группы «фон Фитингоф» в Жодино.

Командующий ГА «Центр» генерал от инфантерии Готхард Хейнрици.

До нашего конца осталось немного. Остатки войск группы армий «Центр», от которых остался только обглоданный костяк армейской группы «фон Фитингоф» – около ста тысяч солдат и офицеров всех стран и народов, входящих в Великий германский рейх – стиснуты тугим кольцом окружения восточнее Минска. Тридцать километров в длину вдоль дороги от Смолевичей до Борисова и пять-шесть в ширину. И на этом пятачке, посреди стылой русской зимы, когда вороны замерзают на лету – сто тысяч человек без теплой одежды, продовольствия, медикаментов, связи с родиной и почти без боеприпасов. Когда-то я думал, что самый большой ужас мы, немцы, пережили год назад, когда такие же лютые морозы неожиданно накрыли нашу армию под Москвой. Но тогда у нас был тыл, откуда поступало хоть какое-то снабжение, функционировали госпитали и наши солдата не голодали. А это очень важно, чтобы на холоде солдат хотя бы не был голодным. Но самое главное, что тогда все – от генерала до последнего стрелка^[61] – верили, что наши трудности временны, что гений нашего фюрера и мужество германских солдат позволят преодолеть неудачи и победоносно закончить войну с Советами.

Сейчас этого ощущения нет и в помине. Теперь мы ощущаем только ужас перед разверзшейся пропастью. Впереди – обозленные донельзя русские, которые после Минской резни перестали брать в плен немецких солдат, позади – ужас нового, истинно арийского, сатанизма, в который нас вверг маленький смешной человек с усиками, отставной ефрейтор старой германской армии. А прямо здесь, среди нас – голод, холод, болезни и русские штурмовики, ходящие буквально по головам немецких солдат. Местного русского населения в занятых нашими войсками деревнях давно нет. Они или бежали, или были убиты – то есть принесены в жертву черными жрецами, как расово неполноценные. Из-за этих черных жрецов русские теперь воюют с нами не как с людьми, а как с инфекцией или нашествием вредителей, поразившим их землю.

В связи с отсутствием тут мирного населения любое строение может стать объектом атаки для русских штурмовиков, пилоты которых теперь не боятся попасть по своему гражданскому населению. Эти одномоторные русские «Железные Густавы» и двухмоторные американские «Мясорубки», пользующиеся тем, что боекомплект к нашим зенитным установкам исчерпан, очень метко запускают свои реактивные снаряды с адским студнем внутри и обстреливают цели из пушек и пулеметов. Впрочем, таким атакам подвергаются не только дома, где разместились наши солдаты, но также вырытые в земле блиндажи и землянки, которые легко обнаруживаются по дымкам, исходящим из труб многочисленных железных печек.

К воздушному террору добавляются рейды русских лыжных батальонов, постоянно атакующих наши фланговые шверпункты и пытающихся хоть на какое-то время перерезать дорогу, соединяющую основные пункты нашей дислокации. Собачья тактика: наскок, укус, отскок. Сначала русские лыжники обстреливают укрепления шверпункта ручными реактивными снарядами, потом следует атака, и, если волю гарнизона к сопротивлению не удалось подавить, немедленно отходят на исходные позиции. В случае если атака оказывается успешной, от немецких солдат остаются только трупы. Пленных русские лыжники не берут, своих убитых всегда забирают с собой, а раненых немцев добивают. Хочется верить, что последнее они делают из чистого милосердия, ибо смерть от русской пули не так страшна, как существование в этом промерзшем насквозь ледяном аду.

Потери наших войск растут на глазах, вокруг госпиталей громоздятся штабеля замороженных трупов, у тыловых служб нет ни времени, ни сил, ни даже взрывчатки, чтобы копать братские могилы в промерзшей земле, а у раненых, лишенных элементарных условий и медикаментов, больше шансов переселиться на тот свет, чем выздороветь. К тому же мы даже не можем напутствовать наших умирающих старой доброй христианской молитвой, а бормотание размахивающих руками черных жрецов отправляет души наших солдат прямиком в объятия Нечистого. И ничего нельзя сделать – власть у этих черных жрецов абсолютная, и они упорно вдалбливают в наши головы мысль о всемогуществе их темного господина.