Как раз техника именно такого типа и была придана 9-й армии, причем в достаточных количествах. Успех Гельсингфорской, Стокгольмской и копенгагенской десантных операций, а также высадки на острове Узедом повлекли за собой решение о массовом выпуске столь полезных транспортных средств, резко упрощающих форсирование водных преград. Благодаря этому десантные СВП переставали быть экзотикой, в результате чего после балтийского корпуса морской пехоты особого назначения Ставка верховного главнокомандования (то есть тов. Сталин лично) решила сформировать аналогичное соединение на черноморско-средиземноморском театре военных действий. Пока это были несколько бригад морской пехоты, еще никак не связанных единой корпусной организацией, но люди в них служили проверенные огнем, соленой водой и медными трубами, а также гордящиеся, что первый в СССР механизированный ОСНАЗ тоже пошел от морской пехоты Черноморского флота. Окончательное формирование корпуса как единого боевого соединения решили осуществить уже после окончания операции «Нахимов» и выхода Черноморского флота на оперативный простор Средиземного моря.

Одна из этих бригад морской пехоты под командованием подполковника Цезаря Куникова была придана 9-й армии для действий на направлении главного удара. Задачей десантников-куниковцев, к настоящему моменту уже погруженных на СВП, являлось форсирование Марицы в нескольких километрах ниже города Эдирне-Андрианополь и захват плацдарма, перерезающего шоссейную и железную дороги, ведущие к Стамбулу-Константинополю. После этого на его территорию все теми же СВП начнется переброска частей 11-го гвардейского стрелкового корпуса под командованием генерал-майора Хижняка. Таким образом, недоделанный турецкий укрепрайон с самого начала оказывался в логистическом^[57] окружении и под ударом одновременно с двух сторон: 11-го гвардейского стрелкового корпуса со стороны собственного тыла и 20-го стрелкового корпуса со стороны болгарской границы…

Позаботилось советское командование и о том, чтобы наступление 20-го стрелкового корпуса на Эдирне в лоб проходило значительно быстрее, чем рассчитывали турецкие генералы. Одновременно с началом артподготовки несколько групп спецназа должны были переправиться через Марицу на специально выделенных для этого СВП и внезапно захватить его ключевые опорные пункты, расположенные вдоль дороги от границы к Эдирне-Андрианополю. Один из таких турецких опорных пунктов находился в районы населенного пункта Эскикадын, другой – в пригороде Эдирне Йылдырыме. Отдельная группа спецназа, переодетая в форму турецких жандармов и составленная из бойцов и командиров восточной наружности, к тому же владеющих турецким языком, попытается овладеть железнодорожным и автомобильным мостами через Тунджу и удерживать их до подхода основных сил 20-го стрелкового корпуса. Те же расположенные в предполье части противника, что не попадут под первый удар, окажутся блокированными в своих изолированных опорных пунктах и перед угрозой уничтожения будут вынуждены либо отойти, либо капитулировать.

«Кстати, – подумал Рокоссовский, – отход по бездорожью в условиях распутицы, под непрерывными ударами авиации и артиллерии противника – это то еще удовольствие, особенно если этот противник контролирует все магистрали с твердым покрытием и продвигается в том же направлении с вдвое большей скоростью… Знаем, проходили.»

Посмотрев на наручные часы, командующий фронтом увидел, что до заветного времени в шесть часов тридцать минут ноль-ноль секунд утра осталось всего несколько мгновений – мгновений, которые должны отделят здешнюю историю от очередного крутого поворота.

* * *

4 января 1943 года. 12:55. 6,5 км. восточнее Эдирне, н.п. Коджа Синан, КП 62-й отдельной гвардейской бригады морской пехоты.

Командир бригады гвардии подполковник Цезарь Куников.

Эту самую Марицу, речку-говнотечку, мы перемахнули одним прыжком, несмотря на то что время было ночное, и что эта речка, вздувшаяся от зимних дождей, бушевала так, что не приведи Карл Маркс с Фридрихом Энгельсом. Но СВП, при посредстве которых наша бригада забрасывалась на турецкую сторону, все эти буйства были ровным счетом до одного места. Едва загрохотала наша артиллерия, СВП сиганули через Марицу одним махом (как говорил наш инструктор – «одна нога там, другая тоже там»). Турецкие пограничники, которые для проформы патрулировали берег, кажется, даже и не поняли, что произошло. Просто не успели понять, как все уже было сделано. То же можно сказать и в отношении турецких артиллеристов – на них мы обрушились как снег на голову. А у них и офицеры в городе ночуют, из-за чего оружейки и снарядные погреба^[58] заперты на большие висячие замки.

Разумеется, артиллерийские погреба необходимы. В обычное время хранящиеся в них боеприпасы защищены от непогоды, а в боевой обстановке противнику для уничтожения всего боекомплекта необходимо обеспечить прямое попадание снаряда или тяжелой мины прямо в погреб, что крайне маловероятно. Зато батарея или дивизион оказываются полностью разоруженными в случае, если какой-нибудь майор Фазиль-ага, не доверяющий своим аскерам, забрал ключи с собой на городскую квартиру. К тому же укрепления, в которых должно было находиться боевое охранение артиллерийского полка, оказались пусты. В настоящий момент турецкие пехотинцы, которым в боевых условиях вменялось охранять артиллеристов, с упорством, достойным лучшего применения, долбили где-то землю на окопных работах. Ну и пусть. Зато в плену они будут рыть землю с не меньшим энтузиазмом, чем сейчас.

Нет, если бы наше наступление развивалось, так сказать, классическим способом (вдоль шоссе от границы к Эдирне), а с правого берега Марицы была бы возможна только артиллерийская поддержка, то все бы у этих турок получилось. Успели бы и офицеры из города с ключами вернуться, и пехотное прикрытие прибыть с окопных работ. Но так как мы были шустрее даже самого быстрого поноса, то застали врагов спящими со спущенными штанами. А дальше – паника-шманика, суета, беготня, крики; и все это спросонья и под дулами наших автоматов. Полоснуть бы от души щедрой очередью на полмагазина… но нельзя. Ибо негуманно по безоружным. Хотя нас эти турки в подобной ситуации не пощадили бы. Одним словом, уже через час на позицию прибыли наши расчеты, которые из турецких пушек турецкими же снарядами открыли огонь по турецким позициям, внося дополнительный хаос и сея новую панику. И висячие замки на погребах не помешали, поскольку против лома нет приема.

Но это было далеко еще не все. С первой же минуты операции СВП установили непрерывную связь плацдарма с Большой землей и сновали туда-сюда подобно трамваям. На тот берег – раненых и пленных, обратно, к нам – боеприпасы и подразделения 11-го гвардейского стрелкового корпуса, которые с ходу принялись атаковать с тылу выстроенный вокруг Эдирне турецкий укрепрайон. Нет, по проекту эта фортификация, скорее всего, была рассчитана на круговую оборону, но даже полевые укрепления турки успели выстроить только на северном фасе УРа по реке Тунджа и на заречном плацдарме прямо напротив города. Именно по его укреплениям и били беглым огнем захваченные турецкие пушки.

План был такой: пока переправившиеся на подмогу стрелковые части атакуют вражеский укрепрайон, мы берем в зубы кирки с лопатами и в ударном темпе строим рубеж обороны, развернутый фронтом к Стамбулу. Ибо ясно, что и к гадалке не ходи – пока расквартированная в Эдирне турецкая группировка не добита, к ней на помощь постараются примчаться спасатели. Из Стамбула чуть попозже, а из Люлебургаза (есть такой городок на полпути к бывшей османской столице) чуть пораньше. Ну как чуть. Во-первых, Люлебургаз к нам в три с половиной раза ближе (всего семьдесят километров вместо двухсот сорока), а во-вторых, в Стамбуле дислоцирована пехота и немного кавалерии, а в Люлебургазе расквартирована бронетанковая бригада, пока единственная на всю турецкую армию. Нормальный такой подход, когда подвижное соединение, предназначенное для нанесения контрудара по прорвавшим фронт войскам, ради свободы маневра размещают несколько в глубине своей обороны.

Хотя бронетанкового в той бригаде – одно лишь название. В эту так называемую бронетанковую часть собрали устаревшее дерьмо со всей Европы. Там и наши бывшие бронеавтомобили БА-6 с танками Т-26, там и британские танкетки Карден-Ллойд с легкими танками МК-VI, там и французские Рено-35, жидко обкакавшиеся в сороковом году во время битвы за Францию. Впрочем, и наши Т-26 в начале войны тоже показали себя далеко не лучшим образом. Против всего этого бронехлама у нас на вооружении в отделениях имелись ручные противотанковые гранатометы с фугасными и зажигательными гранатами, по одному тяжелому пулемету ДШК и противотанковому ружью Симонова в каждом взводе, а также по батарее из четырех сорокопяток на каждый батальон. Ну и, конечно же (хотя это уже экстрим) ручные гранаты в связках и поодиночке. Одним словом, воевать можно, но все равно щикотно. Почти двести «типа танков» на одну нашу маленькую бригаду. Поэтому и окапывались ребята как бешеные. Грамотное окапывание, скажу я вам, это научно подтвержденный способ продления жизни.

Окопы мы отрыли вовремя, и даже замаскировали как положено; единственное, что, к сожалению, не удалось – выставить на дороге минное заграждение. Когда подошли саперы, передовой турецкий отряд был уже на расстоянии прямой видимости, и минировать дорогу не имело смысла. Турки они или не турки, но увидят на дороге ненужную возню и обо всем догадаются. Головную группу составляли наши, советские, бронеавтомобили БА-6, которые из-за высокой скорости движения по шоссе оторвались от основной группы, имея, очевидно, задачу прощупать наш передний край и доложить. Ага, прощупали… Хорошо замаскированные пушки я приказал в деле не использовать – слишком рано. Применять тяжелые пулеметы тоже было преждевременно. Да и подпускать турок на дистанцию выстрела из гранатомета я считал нежелательным. Поэтому бронеавтомобили взяли на себя ПТРщики, для которых их восьмимиллиметровая броня была не серьезней картона.

Несколько прицельных выстрелов с дистанции полкилометра – и две передовые бронемашины остановились (причем одна чуть наискось уткнулась носом в крыло другой), а мгновение спустя у них обеих из всех щелей наружу рванулось ярко-оранжевое бензиновое пламя. Ну гениальное же решение – чтобы избавиться в конструкции от бензонасоса, разместить бензобак под крышей боевого отделения. На парадах все выглядит хорошо, но попробуй повоюй, когда на голову тебе струей льется горящий бензин. У одной из подбитых бронемашин распахнулась боковая дверца, и выкатившийся оттуда шаром огня водитель несколько мгновений спустя затих в наполненной водой дренажной канаве. В любом случае с таким ожогами он не жилец. Две следующие машины попробовали съехать с дороги, чтобы миновать своих горящих приятелей, но одна из них застряла в кювете, а другая, успешно преодолев придорожную канаву, как муха в патоке, увязла в липкой пахоте. Ну и правильно – еще с лета сорок первого года было известно, что проходимость у этих бронеавтомобилей никакая, и поэтому попытки использовать их вне дорог как заменители легких танков (даже тем жарким и сухим летом) кончались печально. И эту пару мои ребята тоже подбили (только без такого яркого фейерверка), после чего уцелевшие броневики, все пять штук, задним ходом покатились туда, откуда приехали, и на какое-то время наступила тишина.

С одной стороны, если рассуждать по-военному, турецкая разведка свою задачу выполнила – определила, что здесь, на дороге, их бригаду ждут серьезные неприятности. А с другой… пара нормальных советских танков – даже не Т-42, которые в последнее время стали появляться и в фронтовых танковых бригадах, а не только в ОСНАЗе, а хотя бы стареньких тридцатьчетверок – в пух и прах размечут весь турецкий бронехлам, и даже не вспотеют. А звуки боя за нашей спиной говорили как раз о том, что атакующие с двух сторон клинья вот-вот встретятся, и тогда бой перейдет в фазу истребления окруженных в городе турецких группировок. Поэтому час спустя после первой попытки состоялась вторая, на первый взгляд куда более осмысленная, но от того не менее бестолковая. Шансов прорваться через нас и ударить в спину нашим гвардейцам у турецких танкистов просто не было. Однако стоит отдать им должное – дрались они отчаянно, не то что их сонные застигнутые врасплох приятели. И хоть до ручных гранат дело не дошло, но для реактивных гранатометов дистанция тридцать-пятьдесят метров – это все равно что стрельба из пистолета.

В результате все турецкие недотанки остались перед нашими окопами – сгоревшие, увязшие, с разбитыми гусеницами и башнями, сорванными с погонов^[59] взрывами фугасных гранат. А самое страшное, это когда в танк попадает граната с напалмовой начинкой и тот вспыхивает погребальным костром. Ведь в таком случае к ярости горящего напалма добавляется горящий бензин, а это такое «счастье», что не пожелаешь и врагу. Но едва утих бой и установилась относительная тишина, как со стороны Эдирне показалась колонна нашей бронетехники. Впереди шла танковая рота на модернизированных «тридцатьчетверках» (которых еще много остается в нашей армии), а за ней двигался мотострелковый батальон на БМП-42. Оказалось, это входит в прорыв головная бригада Конно-механизированной армии товарища Буденного (во точно подгадали). Дорога перед ними расчищена, и теперь туркам осталось только молиться, вешаться или топиться. Одним словом, товарищ Буденный – это вам не хухры-мухры, и дело теперь пойдет.

* * *

4 января 1943 года. Вечер. Турция. Анкара. Площадь Кызылай. Дворец президента Турции «Чанкая».