– Что ты имеешь в виду?

– У меня есть сомнения по поводу университета.

– Какие еще сомнения?

– Я не уверен, что это для меня.

Я рассказал ему о мыслях, которые мучили меня весь прошлый год: что мне кажется, будто я напрасно трачу время и деньги, и что работа руками поможет мне привести мысли в порядок.

– В философии слишком много абстрактности, – сказал я отцу, догадываясь, что он меня не поймет. – Настоящая свобода возможна только в реальном мире, где есть мозоли, пот и усталость. Действие всегда лучше бездействия, согласись.

– Вот что происходит, когда отправляешь детей в университет, – насмешливо ответил он. – Общаешься с ними и не понимаешь, о чём они говорят.

– Знаешь, чему учил Демокрит? Это такой древний философ. Он говорил, что бесконечно великое невозможно понять, не зная бесконечно малого. Я никогда не познаю смысл существования человека, если не познаю самого себя. Но чтобы прийти к себе, нужно идти, а не наблюдать со стороны. Я хочу стать частью мира, природы, земли и солнца.

Отец как будто вздрогнул и покачал головой. Но его решительность ослабла.

– Давай. – Я воспользовался смятением отца. – Давай установим для меня срок – ровно год: с этой минуты и до следующего лета. Всего лишь один год.

Отец слушал меня и смотрел на море, усыпанное серебряными бликами, похожими на улыбки. Наверное, он, как и я, думал об Арне. Может быть, считал, что за этот год его старый отец умрет. Столько печали и горя пережил этот старик. Неужели он не заслужил умереть в своей постели? Разве не стоит ради этого пожертвовать одним годом?

– А что скажет мама? – услышал я наконец. И понял, что отец сдался.

Я не думал об этом. Все мои мысли сосредоточились на острове и маяке.

Однако мама ничего не сказала. С ней, как и с Элизой, слова зачастую оказывались лишними.

Мы решили, что я останусь. Мое имя должны были внести в реестр управления судоходства и назначить мне зарплату.

Суннива несколько растерялась из-за такого неожиданного поворота событий, но поняла, что это единственный способ остаться с дедушкой на острове. Она пообещала обучить меня мастерству смотрителя. Ей было всё равно, что официально она теперь – всего лишь мой помощник: мы-то знали, как всё на самом деле.

– Я пришлю тебе твои вещи и ящик с книгами, – сказала Элиза, прощаясь со мной. Ее голос дрожал, руки похолодели. Но я чувствовал, что она счастлива за меня.

Это был настоящий эксперимент – а как еще назвать то, что я делал? Я экспериментировал над собой.

Я размышлял о Шефтсбери, о познании человеческой природы через наблюдение, о поведении, свободном от социальных условий. Остров и работа на маяке предоставили мне возможность воплотить в жизнь то, о чём до меня писали многие философы.

Но дело было не только в этом. Я хотел понять мир, который никогда не был моим, но который я – возможно, слишком самоуверенно – себе присвоил.