Мы последовали за ней по тропинке среди скал, в трещинах которых росла дикая трава и лишайники водянистого цвета. Мы шли и шли по жаре – под плеск волн и оглушительный крик морских птиц – до маяка: в его тени стоял старый дом смотрителя – место, где родился мой отец. Суннива распахнула дверь, приглашая нас войти. Из-за резкой темноты, сменившей ослепительный солнечный свет, мы поначалу ничего не увидели и замешкались. Но понемногу наши глаза привыкли к полумраку, и мы уже различали и узнавали не только предметы, но и запахи, запертые в этой темноте, как животные в клетке. Под окном в луче пыльного света сидел человек – на стуле, таком же древнем, как и он сам. Одна сторона его тела как будто обвисла вниз, он выглядел дряхлым и больным. Отец подошел к нему и положил руку на его склоненную лысую голову. Старик как будто ничего не заметил и даже не поднял головы. Если бы не его шумное дыхание, я бы подумал, что он умер.

Этот старик – мой дедушка, Арне Бьёрнебу. Казалось, он несет на себе все годы, прожитые на острове. Долгое время я пытался представить его лицо со шрамами от огня. Этот образ преследовал меня в ночных кошмарах, где сплетались страх и любопытство. И вот теперь когда я смотрел на него, то испытывал нечто вроде нежности, представляя, сколько боли и одиночества принесли эти шрамы моему деду. Я увидел, что по щекам Элизы текли слезы, и понял, что она думает о том же, о чём и я.

Мы ели баранину, приготовленную на березовых ветвях, и дравле: Суннива переняла рецепт этого десерта у своего отца.

– У тебя получается намного лучше, – улыбнулся папа.

Я молча доел дравле и перевел взгляд с безучастного морщинистого лица деда, которого Суннива терпеливо и аккуратно кормила с ложки, на противоположную стену, где висел чудовищный трофей: голова рогатой козы, грубо прибитая к старой деревянной доске. Когда и отец увидел ее, он побледнел.

– Пернилла! – воскликнул он.

Суннива посмотрела на чучело, рассмеялась и кивнула. Она сказала, что коза составляет ей компанию на острове.

Несколько раз обед прерывался из-за того, что Сунниве нужно было проверить маяк. После смерти дяди Эйнара она взяла эту обязанность на себя – дед уже давно был не в силах работать.

– Хочешь, помогу тебе? – предложил мой отец. – Думаю, что до сих пор помню, как это делать.

Он как будто удивился собственным словам.

Потом мы отправились к могилам. И пока мы шли под палящим солнцем, я подумал, что остров совсем не такой, как я его себе представлял: ни лучше, ни хуже – просто другой. Я родился и вырос в северном лесном Эльверуме, и потому в моем воображении остров был скорее небольшим лесом посреди моря. На самом же деле он больше походил на самодельный плот, плывущий по течению. Дикий каменистый остров без деревьев. Хрупкий и беззащитный. Потому что некому было его защищать. Элиза смотрела по сторонам, стараясь запомнить каждую деталь, чтобы сохранить этот остров в памяти и оставить его себе навсегда. У нее была эта особенность: запоминать пейзажи или предметы и еще долго находиться под впечатлением от увиденного.

Мы подошли к одинаковым надгробиям, покрытым диким вьюнком и убеленным цветами ежевики.

Здесь покоилась Гюнхиль – далекая, неземная, живущая только в воображаемых воспоминаниях отца, и Эйвинд – папин старший брат, которого он помнил молодым и живым. Средний брат Эйнар был похоронен справа от них. Я стоял в тишине и думал, каким бы словом я мог описать дядю, покидая его могилу и оставляя вечно молиться за нас.

Стоик. Эйнар-стоик.

Я мысленно рисовал историю своей семьи и, не подозревая об этом, выкраивал себе будущее.

Попрощавшись с могилами, мы с Элизой решили найти пещеру Вассмо. Может, она и вправду существовала, но в тот день мы ее не обнаружили.

Перед отъездом мой отец долго сидел рядом со стариком и молчал, а мы в это время разговаривали с Суннивой, понимая, что скоро расстанемся на долгое время.

Небо раскраснелось от солнца, и вскоре за нами вернулся рыбак на лодке. Все разговоры закончились, и мы попрощались – тепло и без стеснения, не так, как по приезде.

Мы отдалялись от острова, разглядывали его неровные очертания, проступавшие за влажной дымкой. Чайки сопровождали нас почти всё время, пока остров не сделался совсем невидимым, только прерывистым светом маяка напоминая нам, что прошедший день не был сном.