Неукротимая озорница — Маша. Никакие наказания не обуздывают девочку, и мудрые воспитатели решают поместить Машу в палату к старшим мальчикам. Для нее это самая лафа. В тихий час одна баламутит она всех ребят, в довершение произнеся гнусавым голосом: «Внимание! Внимание! У нас сейчас Германия! С вилками, с ложками, с дурными поварешками!» Взвизгнув: «Смотрите!» — задирает рубашку. Мальчики потом перешептываются: «Увидел?» — «Не увидел».
Тихий час всегда нескончаем. Но вдруг ты за столом. Ешь манную кашу. Пьешь кисель. После полдника ждешь маму. Она заходит вечером. Нет ее — и волнуешься. Вначале — слегка так, вроде бы ничего тебя и не тревожит. Потом — сразу — отчаяние полное. Плачешь, лицом к стене, но так, чтобы заметили. Пожалели. Уши горят. Всхлипываешь. Нянечка гладит тебя по голове. Говорит что-то успокаивающее. Слушаешь ее, не доходит ни слова — общий ровный тон речи, от которого хочется спать. Убаюкивает. Но вот — мама. Радостно — к ней.
Если Осталовы идут через Воробьиный сад, то братья набирают неохватные букеты, которые одним, без помощи мамы, им даже не донести до дому.
Листья клена. Осенние. Истребившие все оттенки зеленого, желтые и красные. С упругими жилочками черенков и легко раздираемой плотью. Мальчики сортируют их. Рассматривают. Меняются.
Дни проходят, и вянут пестротелые красавцы, съеживаются вафельной трубочкой. Ребята спасают их — оперируют. Ножницами отделяют засохшие части листа. Не помогает!
Летом, гуляя около рынка, сыновья упрашивают Анну купить букет купавок. Лесные. Таинственные. Надо же! Где-то в чаще, куда и не заходит никто, потому что не пройти, цветет такое чудо. Чтобы отдалить увядание, братья производят им операции, как и листьям клена.
Когда Осталовы едут домой на трамвае, то в транспорте братья разыгрывают из себя водителей. Становятся за «холостой» руль, крутят, нажимают педаль. Звуками изображают движение. Скорость. А то просто надавливают или как бы крутят винтики. Стоять любят рядом со «стоп» и «открывания дверей» кранами. И чего не повернуть их на себя? Сами не знают.
Еще любят просто стоять за кабиной водителя. Металлические поручни — система управления, конечно. Вертят их и знают, что трамвай ведут они.
Диме хочется превратиться в белочку. Так же летать с дерева на дерево, а в случае опасности — юркнуть в дупло — и нет тебя. Так же сидеть — жить вон там, где фонарь запутался в ветвях — белый глобус фонаря в зеленых лапах всплесков листвы. Настолько охота превратиться в белочку, что он уже чувствует себя зверьком, сам оставаясь собой, но находясь еще где-то: в ветвях, в дупле — во всех тайнах леса. «Мама, ты бы хотела, чтобы я стал белочкой?» — спрашивает Дима, когда они идут мимо самого загадочного фонаря, обросшего кудрями листвы. «Зачем белочкой? Я тебя таким люблю. Какая радость быть белкой? По деревьям прыгать? Говорить они не умеют. И живут мало». И Дима раздумывает становиться белкой. Но не стать ли ему дельфином?
Осталова покупает наборы «Вылепи сам». В комплекте образцы петушков и зайцев. Формованных. Гладких. Ребята используют шаблоны в играх, но желание самим сотворить вопреки эталонам заставляет их соорудить целое пластилиновое войско. Анатомия весьма условна. Братья оборачивают «человечков» фольгой из-под конфет. В руки — копья: прутья из веника. Вообще в оружие превращается все: скрепки, иголки, приборы из детских столовых наборов. Мальчики делают коней, следя за линией спины, движениями ног своей собаки. В ноги для устойчивости вмуровываются спички. Закованному в латы рыцарю — такую же бронированную лошадь. У бескольчужных разбойников — «легкие» кобылы. После фильмов о рыцарях ребята вылепляют всех произведших на них впечатление героев и, разыгрывая баталии, развивают сюжет до такой степени, что скоро от первоисточника остаются только имена.
Орудие убийства у рыцарей совершенствуется вместе с доспехами. К спичке приставляется иголка и скрепляется пластилином. Получается копье, которое, согнув руку в локте, можно выпустить из пальцев во вражеского рыцаря. Закованные в латы, вырезанные из консервных банок, рыцари кажутся неприступными. Два таких броненосца переживут всю армию, обнаруживая уязвимость только в местах стыка лат. Но и это устранимо. На щель накладывается еще лата. Теперь что? Оружие! В руках гвоздь, профессионально называемый «сотка». Он летит в грудь или в голову бойца. Доспехи продырявлены. Единоборец хрипит Сережиным голосом. Удар ответный. У противника помято забрало. «Я верну свой глаз!» — безумно рыдает Диминым голосом раненый. Ребята вживаются в своих пластилиновых героев. Стонут, перенося их раны. Хрипят, умирая вместе с ними.
Иногда, втайне от Анны, устраиваются пожары. Разбросав по замку (из картонной коробки) пустых коробков, бумажек, капнув тут и там бензину, мальчики стреляют из пушечки от набора пластмассовых солдатиков зажженной спичкой, которая, поразив цель, будит костер, плавящий рыцарей.
Бумажка серебряная. Потому будешь мять ее небрежно в эдакий шарик и швырять куда-нибудь, то в пепельницу, то в использованное блюдце. Редко, как сон, вспомнишь, до чего бережно, самозабвенно расправлял точно такую же бумажку, ногтем разглаживал и прятал в жестяную коробку из-под чая, вторая, внутренняя, крышка которой имела ручку из проволоки в форме «С, и, открывая ее, ты был уверен, что распахиваешь сундук. А перышки из подушек становились шикарными страусовыми перьями. Гвозди, стоило их только расплющить, — мечами.
Для игр братья используют буфет, верхом своим образующий как бы две башни, соединенные листом древесины, под которым, на ширину «башен», тоже — плоскость. Занимаются все три территории. Каждому — по башне. На центральное поле сходятся войска для сражения.
Армии имеют на вооружении животных: слонов, тигров. Ребята делают их так: в книгах находят фотографию нужного зверя, по контуру заполняют изображение пластилином. Таких слепка — два. На полученные рельефы наращивается материал.
Находясь дома один, без брата, Дима разыгрывает кровавые битвы, воплощаясь в самых разных героев. Катается по полу, стискивая свое же горло и выворачивая руки. Это бой Ильи Муромца с Идолищем. Поочередно они сидят друг на друге верхом, обещают распотрошить противнику живот, посмотреть, что там внутри. Мальчик вываливается в прихожую. Мечется у книжного шкафа. На отражение свое смотрит: «Прощай!» И снова возня. Кто-то победит сейчас? Кто? Двое их — смертельных врагов. Дима — один. Эта мысль прожигает его внезапно, когда он душит Илью татарскими руками.
Увлечением, спорящим с изготовлением рыцарей, становится рисование. Осталовы изображают корабли. Команды на них. И пушки. Пулеметы. Две флотилии сходятся в поединке смертельном. Уперев карандаш, нажимаешь пальцем на основание его и тянешь палец к себе. К полученной линии приставляешь линейку, доводишь ее, достигая корабля. Мимо — так мимо, попал — так попал.
Рисуют братья охотно. Любят изображать королей. Множество их умещается на одном листе. Рисуют ромб — это грудь, на верхний угол насаживают голову. Корону. Сбоку прилепляют руку с мечом. В ударе. Пояс рисуют усердно. С бляхой. Внизу — ноги в сапогах. Со шпорами.
Как-то Зинаида Фроловна привозит солдатиков, вырезанных из фотобумаги. Сзади у них — подпорки. Солдатики стоят. Делают их мальчики. Братья. Живут бедно. Мать у них. И только. Хорошую бумагу покупать не на что, говорит тетя Зина. Краски и кисти — тоже. Вот берут где-то фотобумагу, карандашами раскрашивают. Решено выслать братьям имеющиеся у Осталовых материалы. Сами же начинают выкраивать солдатиков из бумаги. Причем фотобумага кажется Осталовым более подходящей, какой-то более живой для «человечков». Вскоре бумажные армии сражаются на диване, на полу, на шкафах. На столе.
Видя страсть мальчиков к бумаге, Анна учит сыновей делать корабли и жечь их в тазу. Им — из бумаги писчей. Себе — корабли пиратские — из копирки. Копирка сгорает моментально, и суда Осталовой, разумеется, истребляются быстрее бумажных. Мальчики побеждают! Потом они изготавливают кораблики сами. Лодочки. Совершенствуют конструкции. Добавляют лесенки. Переборки. Из бумаги же вырезают команду. Выкраивают мундиры. Размалевывают.