Но мне удалось узнать потом, что оказывается, ни маленькие дети, ни беременные женщины ничего этого не получили. Оказалось, что всю гуманитарную помощь занесли в столовую, где питались работники СИЗО и им же ее продали. Вы можете представить мое состояние? Я не мог просто не то, что простить это, я не мог даже разговаривать с теми людьми, которые с такой любовью собрали все это. Каким же это нужно быть негодяем, чтобы украсть у детей?! И этот негодяй еще и представитель власти?!

Конечно, я пошел выяснять, где все это делось, но в ответ мне отвечали, что все, что вы передавали, дошло по назначению. Другими словами, дискуссия была ни о чем, меня не отведут в камеру к женщинам, для того, чтобы я в их присутствии спросил, что им дали, а что забрали. Да еще и не факт, что сами женщины что-то скажут, потому что они — люди подневольные, а значит, могут возникнуть проблемы в виде обысков.

Я, конечно, начал обращаться в прокуратуру, к Уполномоченному по правам человека. Но искать виноватого среди виновных — это глупо, как всегда ответ прокуратуры лишь один: нарушений не установлено.

Естественно, все это вызвало очередное недовольство у администрации СИЗО, и я получил очередную плату. Раздался стук в дверь, прозвучала моя фамилия «без вещей на выход», и через час я уже находился в карцере, не помню, за что.

Так я просидел три карцера подряд, как всегда с перерывом в сутки между ними. К сожалению, в карцере не так много разнообразия, о котором можно рассказать. Все разнообразие, которое может там быть, лишь зависит от тебя самого. Например, в следственных изоляторах разрешено заключенным, находящимся в карцерах, иметь при себе ручку и бумагу. Может, для кого-то это ничего не значит, но для кого-то — очень многое. Лично я писал стихи, правда, как правило, единственным слушателем моих стихов была тишина. Я научился их читать ей, самому слушать себя и одновременно переосмысливать, что написано. И практически каждое такое чтение заканчивалось их уничтожением. Я не считал никогда себя поэтом и всегда стихи писал лишь для самого себя. Но все же я сохранил некоторые из многих сотен, правда, до сих пор не могу понять, почему они сохранились.

Очередные сутки мои подходили к самому концу и к моей камере карцера подбежал неизвестный мне человек не славянской внешности и начал что-то говорить на не русском языке. В дверной глазок, где стекло отсутствовало, он начал запихивать фрукты и что-то неустанно говорил. Я временами лишь слышал, что произносилось мое имя, но понять ничего не мог. Но как позже я узнал, это был иностранец, араб из Объединенных арабских Эмиратов, который узнал, что меня постоянно прессуют карцерами, и решил вот таким образом мне помочь. Честно признаюсь, мне не так фрукты, как само внимание было настолько приятно, да еще и от иностранца, что в перерыве между карцерами я все же решил разыскать его и поблагодарить за помощь. Но он отказался слышать какие-либо слова благодарности в свой адрес, сказал, что слышал о моей дискуссии с начальником СИЗО о питании мусульман. И если ты помогаешь нам здесь, то за что ты меня благодаришь? Мне просто стыдно, что ты, православный, больше думаешь об этом, чем мы, все здесь сидящие мусульмане. Хоть я и вовсе не ем никакую пищу, которую здесь дают, мне все привозят родные и близкие, но я не подумал о тех мусульманах, которым некому помочь. И ты мне глаза открыл, что я уже давно был должен подумать о мусульманах, находящихся здесь, как говорит нам Коран. И если бы не случай с тобой, и я не услышал бы об этой дискуссии твоей с начальником, то так бы и сидел дальше.

Конечно, такого разговора с мусульманином я не ожидал и что-то ему сказать такое, чтобы он перестал себя казнить, было практически невозможно. Но все же пришло время мне сказать ему нечто такое, что его хоть бы немного успокоило.

— Ты знаешь, всегда в жизни случаются те обстоятельства, которые учат нас жить, просто не все их замечают, а некоторые вовсе их игнорируют. Для того, чтобы ты осознал то, что ты уже осознал, и должен был произойти этот разговор мой с начальником, о котором ты услышал. Но главное заключается в том, что ты это не проигнорировал. Но чтобы ты себя не винил, подумай: ведь ты не один здесь сидишь из мусульман, то почему ты один только услышал, а другие?

Но для себя я точно знаю ответ, что теперь Всевышний открыл тебе глаза еще шире, и дай Бог, чтобы каждый так понимал, как ты: мы всегда находимся там, где мы нужны и должны всегда видеть и понимать все, что нас окружает. Сила веры в делах, но не в словах. И я скажу тебе искренне и от всего сердца: «Да будет Всевышний доволен твоими делами».

Параллельно со всеми событиями, которые происходили со мной в Лукьяновском СИЗО, мои обращения об АИК-25 не прекращали выходить. Мне время от времени приходили ответы от народных депутатов, которые все однозначно пересылали в Ген. Прокуратуру, Уполномоченному по правам человека, Департамент Украины по исполнению наказаний, откуда приходил один и тот же ответ: «По вашим обращениям уже неоднократно проводились проверки, нарушений не установлено».

Я понял, что просто напрасно тратил время, все идет по существующей схеме, по которой ничего доказать нельзя. Нужно что-то менять, но что? Куда можно еще обратиться, чтобы меня услышали? Ведь уже неизвестно, какое количество обращений разошлось, и никто, ни один из представителей власти со мной не встретился. О чем это все может говорить? Что никого это не интересует, и все это перефутболивание моих обращений в соответствующие органы — это всего лишь очередной государственный эгоизм. Отсылать туда, где заранее все знают, что придут мне отписки! Но для меня это все выливается в СИЗО очередными кознями и карцерами. И снова подходят к концу очередные сутки очередного карцера, правда, уже начинаю сбиваться, какой по счету это у меня карцер и сколько суток уже сижу. А какой смысл считать, когда знаешь, что за этим карцером будет следующий. Уже перестали меня вызывать к начальнику в кабинет для очередных суток, ограничивались дежурным, который просто оглашал, сколько дали.

Наверное, думают, что рано или поздно я все же устану сидеть в карцерах и начну проситься. Но скорее они устанут мне сутки зачитывать, чем я их сидеть.

Открылась дверь, и дежурный по карцеру сказал: «На выход, сутки закончились».

— Дежурный, иди скажи своему руководству, что я отказываюсь выходить из карцера, таким образом, я хочу предоставить администрации полное удовольствие, которое они испытывают при водворении меня в карцер. Пускай сидят там и выдумывают нарушения, а я здесь всегда на месте.

Дежурный немного растерялся и уже начал говорить повышенным тоном:

— Выходи, потому что напишем материалы за неподчинение представителям администрации.

— И что за это будет? — спросил я.

— В карцер попадешь, — угрожающе ответил дежурный.

— Ну а я где сейчас, можно поинтересоваться?

— Повторяю еще раз, выходи!