Конечно, я ощущал на себе взгляды всех заключенных, скользящие, случайные. Некоторые из них решились подойти и поговорить со мной, правда, таких было всего лишь трое.

— Ой, «мусора» достали со своими обысками, ты не представляешь, как все достало, — решил мне излить душу один из подсевших, но я-то хорошо понимаю, для того, чтобы почувствовать истинный вкус плода, нужно его надкусить.

— Да ты не переживай, я думаю, что часа в четыре принесут мне пару телефонов. Ты только не кричи в камере, чтобы меньше кто знал.

Первого собеседника разговор такой сразу удовлетворил, и он покинул меня с лицом, имитирующим, что он ничего не знает.

С небольшим промежутком времени подсел второй собеседник с банальными расспросами: а где сидел, сам откуда и прочее.

— Ты извини, земляк, — перебил я его, — просто думаю, что должны к шести часам передать телефоны, нужно немножечко быть внимательным, чтобы ничего не произошло. Мы потом поговорим.

Второй собеседник покинул меня, и я остался один, сидя на своих нарах. Но через пять минут меня позвал к себе еще один зек, койка которого расположена была не на виду у всех глаз.

— Ну, здравствуй, а то мы так и не познакомились близко. Ты видишь, что-то администрация зачастила, а до тебя было здесь все спокойно. Как-то так получается, что ты только выйдешь из камеры непонятно куда, так после этого сразу начинаются обыски.

— Ты знаешь, я немного занят, должны к восьми часам передать два телефона, мы потом продолжим наш разговор, договорились?

На этот день это был мой последний собеседник, и, уставший от всяких расспросов, я решил прилечь отдохнуть в ожидании своих телефонов. Наступал уже вечер, и близились четыре часа вечера, мной ожидаемые, которые не принесли ожидаемого результата. Значит, буду надеяться, что в шесть мои телефоны появятся, и все образумится. Но и в шесть часов вечера не было ожидаемого результата. И вот последняя надежда на восемь вечера. Те осужденные, которым я говорил о телефонах, посматривали на меня, глаза их были сплошными вопросительными знаками. Но настали восемь часов вечера, открылись двери, и вошли представители администрации с обыском.

— Ну, как всегда, что-то да помешает, — воскликнул я, глядя на тех двоих, с которыми разговаривали о телефонах. Но обыска сильного не было, и мы минут через десять уже все зашли в камеру.

Я, не дожидаясь уже своих телефонов, заварил два литра крепкого чая и пригласил всех находящихся в камере заключенных на чаепитие. Когда все уселись и чай, налитый по кружкам, пошел по кругу, я решил поговорить.

— Люди добрые, я хорошо понимаю, что происходит, и думаю, что нам нужно поговорить, конечно, это касается прежде всего меня. Я вижу, что с моим попаданием в вашу камеру начались проблемы, и они, в основном, начинают проявляться после того, как я выхожу из камеры. Мне доказать, что я ходил в медчасть или к психологу, практически невозможно. Точно так, как и доказать кому-то из вас, что я там не был. Но не случайность, что шмоны совпадают с моим выходом из камеры, потому что администрация пытается посеять касательно меня среди вас сомнения, что я есть или информатор, или еще что-то подобное. Мне лишь остается догадываться, что имелось в виду, когда все это планировалось. Давайте сейчас посмотрим правде в глаза, и каждый ответит сам себе, были мысли такие обо мне после всех этих действий? Мне ни от кого здесь присутствующих ответ не нужен, потому что правдоподобный ответ лишь тот, который человек дает себе. Он сам знает, какие мысли у него были обо мне, а значит, и есть у него ответ перед самим собой.

Но подумал ли кто-то из вас, что если бы я был информатором администрации, то стала бы администрация меня явно открыто к себе вызывать, а тем более после моего возвращения в камеру сразу устраивать обыски, чем автоматически выдавала бы меня как своего информатора?

Этот момент ни у кого подозрения не вызывал, я исхожу из увиденного, где все сидели и смотрели на меня настороженно.

— Но вот что происходило на самом деле! Я отправляю свои обращения в инстанции, где обвиняю Департамент Украины по исполнению наказания о том, что в г. Харькове, а именно в Алексеевской ИК-25 массово избивают заключенных. И причастны к этому практически все. Кто из вас, здесь находящихся, не слышал о 25-ой, и что там происходит? А теперь, как вы считаете, чего можно ожидать человеку, который решил о беспределе, происходящем на 25-ой, рассказать всем! Еще добавлю ко всему сказанному, что перед этими «кознями» со стороны администрации, которые происходят сейчас, мне пришлось отсидеть пять карцеров подряд с перерывами в сутки. Карцерами остановить меня не получилось, теперь пошли таким путем, который вы сейчас видите.

Я думаю, что по некоторым моментам объяснился, но есть еще моменты, которые меня очень беспокоят. Начну с того, что первый обыск ожидаемого результат не дал. Когда был второй обыск, то уже пришли искать там, где был спрятан телефон, который нашли. Конечно, ставился акцент на то, что я вышел из камеры, сказал администрации, где телефон, и они пришли и его забрали. Это такое представление должно быть у вас касательно меня, но для того, чтобы все так выглядело, они должны точно знать, где находился телефон! И судя по тому, что телефон нашли без проблем, значит, им кто-то сказал, и этот «кто-то» среди нас. И этот кто-то, как я реально понимаю, участвует в том, чтобы я выглядел в ваших глазах информатором.

Но выход есть из любой ситуации, и я его нашел. В отличие от вас этот кто-то — единственный, кто хорошо знает, что я не информатор. А значит, не будет бояться меня так, как вы, что я могу донести. Значит, если другие будут избегать со мной разговора, то он не будет. Я решил, что каждому, кто попытается заговорить со мной, выдумаю, что якобы мне в определенное время принесут телефон. Так каждому, кто со мной разговаривал, говорил разное время, и естественно запомнил, кому какое время сказал. Ведь если попадет информатор и донесет, то уже в соответствующее время и зайдут с обыском плюс-минус 10–20 мин. Значит, уже можно предположить, кто этот «кто-то»! А теперь начнем, кому какое время я говорил?

Естественно, двое встали и сказали, что одному сказал четыре часа, второму — шесть, и вся камера посмотрела на третьего, именно того, кому уже все понимали, было сказано то время, после которого и зашли с обыском в камеру — восемь часов вечера.

— Теперь хочу спросить у всех — это сходство или случайность? Но лично для тебя отвечу так, — глядя ему в глаза, сказал я, — ты для меня стал сразу понятен, когда начал говорить мне, что с моим появлением появились проблемы.