Он протёр спину чем-то влажным, боли не было. Судя по ощущениям, на ранах уже образовались плотные корочки. Довольно долго он вытирал меня влажным полотенцем, и я пожалела, что не искупалась, когда он предлагал.

— Терпи.

Дальше он начал наносить мазь. Сначала я подумала, что ничего страшного, терпимо. Потом подумала, что он перепутал и мажет мне раны эссенцией чили. Затем мне пришлось изо всех сил стиснуть зубы, чтобы не заорать. Щиплет? Это называется невыносимо дерёт! Кожа стянулась, пекло нестерпимо, а затем ощущение жжения начало спадать, заменяясь жуткой чесоткой.

Я захрипела, и он понял почему, сначала аккуратно провёл пальцами вдоль одной раны, потом вдоль другой. Если бы он не держал меня в захвате, я бы уже тёрлась спиной об стену. Не знаю, сколько он так гладил меня по спине, но постепенно острота ощущений притупилась, и стало даже приятно. Очень приятно от прикосновений шершавой ладони.

— Кожа тут ещё очень нежная, сейчас нанесу другую мазь, и на сегодня трогать больше не будем, перевязывать тоже. А теперь наказание за непослушание.

— Ирт, подожди! Не надо, пожалуйста. Я буду слушаться, честно!

— Будешь, конечно, — спокойно ответил он, и мне прилетел первый шлепок. Было не столько больно, сколько обидно. Он шлёпал снизу, там, куда не достали когти иррета.

— Ирт, пожалуйста, перестань! — взмолилась я.

Он шлёпнул меня ещё дважды, а затем начал гладить. Это было ещё хуже: кожа на спине была невероятно чувствительной, да и шлепки были в большей мере показательные. Он просто демонстрировал свою силу.

Эмоции переполняли: хотелось наорать на него, ударить, а ещё мне безумно нравилось, как он меня гладил, и тело наливалось желанием в его руках. Я попыталась вырваться, но было бесполезно. От бессилия я чуть не выла, а от удовольствия — едва не стонала. Его поглаживания становились всё откровеннее, настойчивее, его правая рука уже переместилась туда, где никаких ран не было, и ласкала чувственные складочки между ног.

Вожделение взметнулось жаром внутри, заставляя прогнуться и застонать. Ирт не оставил мои движения без внимания, коснувшись большим пальцем точки удовольствия так, что у меня слетели последние тормоза.

Его пальцы скользили, лаская, каждый раз чуть увеличивая нажим, а я покорно выгибалась в такт его движениям. Не выдержав этой нежной пытки, я в экстазе забилась у него в руках. Удовольствие было оглушительным, острым, я даже не подозревала, что моё тело способно на такие ощущения.

Не дав отдышаться, он поднял меня и жадно впился в губы, прижимая к себе и нежно усаживая сверху. Он был полностью одет, а на мне был только верх от прозрачного белья, и почему-то этот контраст дико возбуждал.

Я сама целовала его ненасытно, горячо, прижимаясь к нему всем телом. Обычно в такие моменты я позволяла касаться и ласкать себя, но сейчас всё было иначе. Сейчас я хотела доставлять удовольствие даже сильнее, чем его получать.

В какое-то мгновение я смогла остановиться и разорвать поцелуй. Наши лица были на одном уровне очень близко друг к другу, и я впервые смогла по-настоящему рассмотреть его. Светло-карие, медовые глаза, ровные широкие тёмно-рыжие брови, такого же цвета щетина на щеках. И шрамы. Они не отталкивали, скорее завораживали. Я провела пальцем по одному, затем по другому, после коснулась узких губ, которые умели так властно и сладко целовать.

Я встала перед ним, не стесняясь своей наготы.

— Никогда не смей меня бить и принуждать, — холодно и очень жёстко сказала я, отвесив ему смачную пощёчину.

Его реакция была предсказуемой. Скрипнув зубами, он зло посмотрел на меня, затем схватил верхнюю одежду и вышел, хлопнув дверью так, что дрогнула вся избушка.

Одевшись и уняв дрожь в руках, я занялась готовкой. Среди продуктов, разложенных на столе, были холщовые мешочки с крупой, сушёными грибами и вяленым мясом.

В сторожке тоже были небольшие запасы. Видимо, такие убежища, где люди оставляли немного еды, дрова и постель, служили для выживания в холодное зимнее время.