Я потёрла переносицу и уставилась на текст. Может, стоит ещё что-то дописать? В конце концов, это мама, а не соседка, нужно побольше всяких там эмоций. Хотя мама у меня такая же холодная, как и я. Думаю, что признания скорее убедят её в том, что я умом тронулась, а не в моих к ней чувствах.

У нас вообще слова любви дома не в ходу, всё больше претензии, ультиматумы и скандалы. Когда я пишу, что мы часто ссорились, то это, конечно, уступка. На самом деле со мной ссорилась мама, мне же участвовать в этом балагане даже не было никакой необходимости. Однажды она умудрилась вдрызг со мной разругаться, пока я слушала музыку в наушниках. Я даже не в курсе была, что за стеной кипят такие страсти. Только к наказанию и подоспела, выйдя на кухню попить водички.

Ладно, что уж теперь.

Меня ждёт новый магический мир, а для мамы я оставляю очень внушительную компенсацию. Она любила попрекнуть меня любой тратой, каждой копейкой, и не забывала рассказывать о том, насколько непосильным финансовым бременем я была и остаюсь. Что ж, надеюсь сложенные в этой коробке деньги примирят её с текущим положением вещей. Вообще, смешно, конечно: целая коробка денег. Никогда столько не держала в руках.

Кроме того, Шаритон поклялся вылечить маленьких двоюродных племянниц. У меня было две кузины: Лена и Алина. Старшая два с половиной года назад родила больных близняшек. Её благоверный ушёл из семьи так быстро, что дети едва ли успели запомнить, как он выглядит.

Я встала и размяла шею.

С собой брать мне нечего, в Карастель можно прийти только обнажённым, например, родиться там. Такое вот интересное условие мира. Выражение «родился в рубашке» — это не про него.

Я оставила письмо и деньги на кухонном столе, окинула прощальным взглядом квартиру, в сотый раз подмечая детали нашей бедности: старую мебель, вытершийся линолеум в коридоре, окна, которые мы по старинке конопатили, потому что денег на новые, пластиковые, не было.

У нас было чисто, покрашено, отмыто и побелено, уж за этим мама следила строго. Советская мебель была починена, смазана, где-то даже отполирована, но я всё равно терпеть её не могла. Громоздкая чехословацкая стенка в зале, стол-книжка в моей комнате, тёмно-коричневые лакированные спинки панцирных кроватей. Такие только и остались в старых детских лагерях, задрипанных санаториях и у нас дома.