X. Обзор

Вполне естественным представляется сравнить вывод войск с Востока с крупными операциями по выводу войск, проведенными германскими армиями на Западе во исполнение условий Компьенского перемирия. В обоих случаях привыкшая побеждать армия должна была в кратчайшие сроки вновь оставить значительные территории, порой захваченные в давно прошедших кампаниях и использовавшиеся для снабжения ресурсами разного рода, а также для размещения военных объектов. Обе армии, Западная – вследствие огромных кровавых потерь и под давлением неудачного исхода кампании, Восточная – из-за систематического «кадрирования», давно уже миновали пик своей боеспособности. На обеих сказывались крушение в тылу и вызванная им неуверенность буквально во всем, с неизбежным в таких случаях ослаблением дисциплинарных основ их структуры. Обе, как и прежде, располагали относительно невредимым командным механизмом, в ходе войны показавшим себя способным выдержать громадный объем вставших перед ним задач. Значительные затруднения, с которыми, вследствие больших расстояний и недостаточных коммуникаций, приходилось сталкиваться армии на Востоке, на Западе имели противовес в виде помех, что возникли в ходе ускоренного передвижения крупных масс на ограниченном пространстве. Незначительная пропускная способность железных дорог на Востоке уравновешивалась на Западе состоянием хаоса в тыловых областях и использованием магистралей для перевозки материальной части.

Наконец, натиск со стороны противника на Западе, несмотря на перемирие, был куда настойчивее и более скоординирован, нежели на Востоке, где, по крайней мере поначалу, сколько-нибудь организованного и боеспособного противника не было вовсе; где, если войска сохраняли определенную сосредоточенность, речь могла идти лишь о булавочных уколах со стороны рыскающих по округе банд.

Таким образом, возможностей для спокойного и упорядоченного вывода войск с Востока было бы куда больше, чем в ходе организованно проведенного отступления на Западе, если бы войска сохраняли сплоченность.

Эти расчеты могли играть роль и для правительства, и для Ставки и в тот момент, когда после переворота и заключения перемирия они вновь вернулись к мысли: или отказаться от вывода войск с Востока, или существенно его замедлить. Эти планы, хотя на первых порах их разделяли и высшие инстанции в войсках на Востоке, оказались невыполнимыми из-за внутреннего состояния частей. Весьма негативно сказалось и то, что указания свыше много раз меняли.

Надежда взять из состава войск на Востоке боеспособные части для защиты Родины непосредственно или же – позже – перебросить таковые с Родины или Западного фронта очень скоро оказалась тщетной.

Несмотря на это, по-прежнему удивляет, что сильно теснимые армии на Западе достигли Родины в значительно лучшем состоянии, нежели крупные массы войск на Востоке. Разумеется, и там все, что в самом широком смысле обозначают словом «тылы», по окончании войны и с началом революции освободилось от каких бы то ни было пут военного порядка, а Родина отказала в снабжении и прочей поддержке войскам на фронте. Тем не менее, и само отступление на виду у пылающего местью противника прошло в твердом порядке и вполне дисциплинированно. Это было возможно только потому, что накануне финала войска на Западе все еще обладали мастерством проведения маршей, на которое противник явно не рассчитывал, и это станет последней славной страницей в истории старой императорской армии и ее Генерального штаба.

Ничего подобного история войск на Востоке противопоставить не смогла. Однако и на Востоке высшие командные инстанции выполняли свой долг, исполняли обязанности зачастую при самых сложных обстоятельствах вплоть до трагического конца. И примеры стойкости и выдержки, солдатского профессионализма в самых трудных положениях были далеко не единичны. Кадровые кавалерийские полки – благодаря их лучшему составу – почти во всех случаях сумели сохранить боеспособность и готовность к маршевым переходам. Масса ландверных и ландштурменных частей при этом сильно сдала почти во всех армиях. Практикуемая по отношению к ним годами система «кадрирования» доказала свою ошибочность. Их действия напоминали поведение тылов на Западе.

При этом характерно очень сильное расхождение в действиях внутри одной и той же части. Батальоны, в один из дней храбро сражавшиеся, в последующие совершенно выходили из строя. В одних и тех же кавалерийских полках одни эскадроны действовали отлично, а другие были попросту ни на что не годны. Отъезд частей целиком без приказа и без офицеров, недозволенные переговоры с противником, сдача оружия и его продажа врагу, открытые мятежи были в порядке вещей. Но и в частях, не давших осечку, для реализации простейших приказов потребовались долгие переговоры. Разумные мотивы даже у личного состава зрелого возраста совершенно испарились. Товарищеское участие в судьбе других частей почти полностью исчезло. Даже указание на удачный выход частей, что остались в твердых руках командиров, войска воспринимали словно глухие. Большинство частей было укомплектовано отцами семейств. Они просто хотели домой, неважно, каким путем и при каких обстоятельствах. Даже дорога через только что потерянную Польшу, несмотря на почти гарантированное ограбление по пути, их не смущала. Тот факт, что вместе с разложением германских частей исчезнет и уважение к ним местных жителей, а значит, и важный фактор их же безопасности, на большинство личного состава войск на Востоке не производил почти никакого впечатления. Указание на чувство долга и товарищества, судьбу соседних соединений, необходимость охраны вообще всего немецкого дела более не действовало на этих безучастных людей.

Из-за подобного поведения частей какого-нибудь ускорения эвакуации войск достигнуто не было. Оценка группы армий «Киев» требуемого для этого времени (четыре месяца) совпала почти точь-в-точь. И все же при том способе этого процесса, которого добивались войска, была допущена громадная потеря лошадей, оружия и очень необходимого для Родины продовольствия и сырья. Но в первую очередь это нанесло тяжелый удар по чести и репутации немецкой нации в глазах всех народов, расселившихся от Дона до Финского залива, т.е. было поражением всего германства, которое, возможно, будет сказываться еще столетия. А потери личного состава в ходе данного отступления русской зимою лишь потому не стали столь чудовищными, как сотню лет назад, что давление противника было слабее, погода мягче, а вспомогательные средства для отступающих благодаря прогрессу современной техники стали несравненно значительнее.

Не только для солдата, но и для любого здравомыслящего соотечественника при таких обстоятельствах самым насущным вопросом становился тот, что касался внутренних и внешних причин подобного крушения. Но на него нельзя было ответить парой лозунгов. В любом случае факторы, что сказались на Западе, – тяжелые потери лучшего человеческого материала, тяжелое впечатление от столь же кровопролитных, сколь и безуспешных боев, а также недостаток снабжения и прочих необходимых средств, – применительно к Востоку рассматриваться не могут. По крайней мере, войска, что находились на Украине, в отношении довольствия были в куда более завидном положении, нежели все прочие на фронте или в тылу на Родине. Они могли и даже были обязаны часть своего достатка передать своим родственникам дома.

Но при этом на Востоке, как и на Западе, среди причин краха в первую очередь следует назвать преступление революции со всеми его последствиями. Она поколебала основы военной дисциплины после того, как в самих войсках стал сказываться эффект от рассказов отпускников или же тайная устная пропаганда и листовки. Она дискредитировала влияние и положение командиров всех рангов и позволила подрывным элементам, действовавшим сознательно или неосознанно заодно с большевизмом в деле разложения вооруженных сил[224], внезапно всплыть на поверхность. Она разорвала железные рамки, которые скрепляли войска воедино и обеспечивали каждому, даже занимавшему командные должности, опору и поддержку в самых тяжелых ситуациях. Она уничтожила возможность призвать на Родине к порядку людей, совершивших на фронте серьезные и тяжкие преступления. Одним ударом все оказалось позволено, каждый в отдельности теперь отвечал лишь за себя. Обязанности и ограничительные нормы исчезли, угрозы командных инстанций задержать в рядах вооруженных сил, снизить нормы довольствия или же начать преследование в судебном порядке оставались неуслышанными.

Попытки новых властей сохранить порядок в армии, насколько их вообще можно было считать серьезными, а не только уступками действиям военного руководства, были слабыми и непоследовательными, а потому не встретили в войсках соответствующего отклика.

На место прежних авторитетов заступило, и не по желанию войск, а навязанное сверху любимое детище находящейся под влиянием большевиков революции – солдатские советы. Несмотря на благие первоначальные намерения и обещания, они разрушили последние остатки порядка и субординации в частях. Базировалось это на ложных выводах из зачастую проявленных в начале функционирования солдатских советов большого понимания обстановки и доброй воли. Конечно, отдельные солдатские советы действительно поначалу имели благие намерения. В отдельных случаях даже удалось поставить во главе их безусловно надежных людей из штабов, офицеров Генштаба и адъютантов. Однако затем советы даже самим фактом своего существования и из-за присущей им в ходе выборов и разъяснительной деятельности парламентской манеры стали действовать во вред военной дисциплине. Они, если хотели сохранить авторитет в глазах радикальных элементов в войсках, должны были волей-неволей брать все более жесткий тон и вступать в конфликты с командными инстанциями. К тому же в советах, как правило, с самого начала верховодили деструктивные, зачастую еврейские элементы и симулянты всех мастей. Впрочем, заслуживает отдельного упоминания, что именно полки, проявившие себя лучше всего, вообще не имели солдатских советов или же быстро их распустили, например в 12-м уланском, и без солдатского совета восстановивший власть командиров и действовавший блестяще. Поэтому, только учитывая господствовавшие тогда повсеместно настроения, можно понять, что некоторые инстанции едва ли не резко настаивали на «непременном учете изменившихся обстоятельств», «доверительном взаимодействии с солдатскими советами» и на «приобретении влияния на войска посредством взаимного доверия», а некоторые офицеры, не поддававшиеся подобным распоряжениям, были бесцеремонно удалены с занимаемых ими постов. Верховное Главнокомандование, изначально одобрившее образование солдатских советов, затем тоже очень скоро и все же слишком поздно приступило к ограничению их полномочий, а потом, наконец, и к их свертыванию. И тогда и сейчас еще появляющаяся периодически мысль, что солдатские советы, тем не менее, надо было ввести, чтобы предотвратить худшее – образование рабочих и солдатских советов, все же не может быть оправдана. Именно на Востоке в связи с тесным соприкосновением с русским большевизмом нужно и можно было вести борьбу с разложением войск до конца: ведь там не было, как на Западе, нажима извне, затруднявшего противодействие дезорганизации вплоть до полной невозможности.