Прошло 50 лет — и их практически перестали читать. А продолжают читать, однако, — Стругацких, Пикуля, Семенова. Почему? Критика им отказывает в литературном качестве, и успеха именно критического у них не было и нет.

Да, понятно, что есть успех читательский, он обычно называется унизительно кассовым или коммерческим, но мы на эту лицемерную дешевку не поведемся — читательский есть успех. (Да, читатель бывает разный, это отдельная тема.) И есть у критиков — у высоколобых, условно говоря. В идеале эти два рода успеха должны совпасть. Но это крайне редко.

Дюжина главных и лучших повестей Стругацких хороши на грани гениальности. «Попытка к бегству», «Хищные вещи века», «Трудно быть богом», «Второе нашествие марсиан», «Обитаемый остров», «Миллиард лет до конца света» — это шедевры. Чистого языка, интересного сюжета и глубины ненавязчивой мысли. Но! Знак скверны для идиотов от тусовки! «Фантастика». А «Гулливер», «Утопия» и «Мастер и Маргарита» им не фантастика. Учтите: критика имеет свои системные маркеры и предубеждения. Поэтому она искренне не в состоянии понять, что Стругацкие, скажем, гораздо большая литература, чем Трифонов.

У Пикуля надобно читать и знать две вещи: «Пером и шпагой» и «Реквием каравану PQ-17». Ими он и стал заслуженно знаменит. «Пером и шпагой» — лучший русский исторический роман вообще. Написан отлично! «Реквием» — лучшая книга о флоте в войну (хоть местами и передран ужасно из «Его Величества Корабль „Уллис“» Мак-Лина, но при советской власти мы его не читали.) Клеймо на Пикуле: «халтурщик, черносотенец, коммерческий беллетрист, исторические сплетни перевирал».

Юлиан Семенов — «кэгэбэшник, публицист, коммерсант, капусту косил». При том, что «17 мгновений весны» — написаны очень хорошо, очень; это высокой пробы книга, это идеал жанра, причем уникальный вариант.

Так что избегайте попасть под раздачу, не дайте наклеить на себя ярлык, если хотите именно всестороннего успеха.

И здесь мы сталкиваемся вот с какой печальной и циничной вещью. Esse quam videri, говорили римляне. Быть, а не казаться. Но! Дело-то имеют не с вами. А с вашим информационным образом. То есть именно с тем, чем вы кажетесь. Если вы кажетесь кому-то талантливым, умным, образованным и благородным вдобавок — так вы для него такой и есть. Произвели нужное впечатление. А на самом деле ты злой бездарный дурак — но отлично чувствуешь собеседника и говоришь ему те слова, которые нужно, чтоб он стал очень хорошо о тебе думать.

Казаться, а не быть. Вот формула современного успеха. Плевать, что ты есть на самом деле. Главное — что о тебе думают и говорят, каков твой образ в восприятии окружающих. Весьма тошнотворная правда…

Мало быть гениальным писателем! Надо еще и казаться таковым! Чтоб не оплевали, не игнорировали, оценили по достоинству и осыпали розами и златом.

Вот есть удивительный и показательный пример в русской классике — Фаддей Булгарин. Человек предельно оклеветанный, с предельно грязной репутацией. Доносчик и платный агент, Пушкина травил. А откуда мы это знаем? А нам написали, и мы прочли. У кого? Да уж не у друзей его. У врагов.

А друзья-то у него вообще были? Были. Кто такие? Грибоедов, Рылеев, Кюхельбекер. Вот те раз. Все рано погибли.

И мы начинаем разбираться в биографии Фаддея Булгарина, в его личности и творчестве — и выясняются-то вещи удивительные! Что у него было тяжелейшее детство, что нищего и беззащитного польского мальчика, который по-русски-то плохо еще говорил, командир роты однажды выпорол так, что он месяц пролежал в госпитале. Что Булгарин — боевой офицер, кавалерист, улан, участник многих сражений наполеоновской эпохи, не единожды ранен и награжден; в период мира между Россией и Францией служил в наполеоновской армии командиром уланской роты, награжден орденом Почетного Легиона.

Что он основал первую в России частную газету с политическими новостями, с него современная русская газета началась, там была масса разделов, им основанных. Что он родоначальник русской фантастики, и физиологического очерка, и фельетона. И что он — автор первого — первого! — русского романа, «Иван Выжигин», который читали все читающие люди той России, тираж 10 000 экземпляров, что в 10 раз больше пушкинских, и переведен сразу на 8 европейских языков, больше не было с русскими книгами той поры подобных случаев и близко. И одновременно почти с Загоскиным он родоначальник русского исторического романа, его «Дмитрий Самозванец» вышел ну каплю позже «Юрия Милославского» Загоскина и прогремел, и тоже слава и огромные тиражи. И не было у поляка, сына ссыльного революционера, никаких связей — только собственным умом и талантом, собственной энергией. Классический selfmade man.

И с Пушкиным у него до 1830 года, до выхода «Дмитрия Самозванца», прекрасные отношения были, пока тот его в плагиате не обвинил. (Причем то обвинение в плагиате давно стараются даже не поминать, критики оно не выдерживает.)

И не писал он никаких доносов, а составлял иногда обзоры русской культуры и давал рекомендации — как, впрочем, и Пушкину случалось, и прочим. И разбогател он заслуженно собственным трудом. И помогал многим, а ему никто. И «Горе от ума» друг Грибоедов ему доверил, и архив арестованного друга Рылеева он укрыл и сохранил. А доводилось ему самому, напротив, сидеть под арестом по царскому указанию: непочтительно отозвался о книге, понравившейся Николаю. Николай выразил неудовольствие разносной рецензией — так в следующем номере Булгарин напечатал еще большую поливу. Ну, так пришлось наглеца посадить слегка.

Откуда же такая несправедливая, грязная, злобная репутация?!

А слишком значителен и независим он был. Слишком высоко сиял и много значил в русской литературе и издательском деле 1820–40-х годов. Многим помогал — а ему никто. Он был самым читаемым, самым успешным, самым зарабатывающим, самым влиятельным в своей области. Тираж газеты огромен, от рецензий зависят продажи и заработок, зависит репутация книги и автора. Ну — и кто не взревнует? За что же ему так много всего досталось?!

Поначалу критика Булгарина хвалила, и Пушкин хвалил, и Белинский. Но терпеть чужой превосходящий успех под своим носом трудно.

Зависть и ревность. Ревность и зависть. К тому, кто своей значительностью умаляет и принижает значительность твоего положения и успеха в твоих собственных глазах. Его успешность делает тебя мельче — а это вызывает активное желание изменить положение. И если ты не можешь стать выше него — необходимо его опустить ниже себя.

Уязвленные завистники всегда объединяются в мнении, что предмет зависти ничего особенного из себя не представляет. Его успех — незаслужен, читатели имеют низкий вкус, да и человек он пустой и скверный. И ждется только повод, чтоб выплеснуть свою ненависть открыто; а если повод не находится — его выдумывают.