– Я думаю, в его…

– И я так считаю. После отпуска я проработал в Центре недолго – до конца ноября. Как-то вечером заходит Мирковский – а работали тогда с 10.30 до 16 часов, потом перерыв и с 8 вечера до полуночи, пока не уйдет начальник, но если после полуночи, то развозили на машинах. Так вот, заходит Мирковский: «Собирайся, завтра в командировку. Зайдем к П.А., а остальное я тебе на месте расскажу». Судоплатов дал хорошее напутствие, рассказал общую обстановку, взаимоотношения с товарищами, держаться подальше от резидентуры… Вышли в коридор, было около одиннадцати вечера. Мирковский говорит: «Документы сейчас получишь у меня, машина за тобой придет утром в половине пятого – и на аэродром. Да, и не забудь переодеться в штатское». Я говорю: «Евгений Иванович, у меня нет штатского». – «Чего? Повтори, что ты сказал!» – Я повторил. – «Как, ничего нет?» – «Есть еще парадная форма и полевая». – «А есть что-нибудь не пограничное, без зеленых кантов?» – Я говорю: «У меня брат в Баковке, летает на Север». – «Значит так – одевай лётную форму. Там тебя встретят и до моего приезда – ни шагу с квартиры». Вот так в лётной форме в грузовом отсеке транспортного самолета я и прилетел в Бад-Фёслау под Веной. Но вначале мы приземлились в Легнице и там заночевали. Ужинали с пилотами, и командир говорит второму пилоту: «Нет, что бы там ни было, а в реактивную авиацию я не пойду». – «Почему?» – Командир показывает на меня: «А ты посмотри на парня – совсем доходяга». А я был крепкий, но худющий. Да еще форма на размер больше! В Австрии меня привезли в домик на окраине Бадена, окруженный со всех сторон забором метра два высотой. Когда прилетел Мирковский, меня приодели и началась моя работа. Полетел я на два месяца, а вернулся только через полгода. Причем мне было сказано, что я теперь там работаю, а в Москву вернулся в отпуск. В Москве я пришел к Судоплатову за инструкциями – это была наша последняя встреча. Он спросил, хочу ли я, чтобы приехала семья. «Тогда пусть Ваша жена приготовит обед. И пригласите Евгения Ивановича. Он познакомится с Вашей женой, доложит мне свое мнение о ней – и я буду решать». Все было очень доброжелательно – и вскоре ко мне приехала семья.

– Иван Павлович, к тому времени Вы уже, наверное, стали профессионалом?

– Я многое познал, но не всё. Приезжает как-то Мирковский и говорит: «Пойдешь со мной на встречу в Вене, на конспиративной квартире. Ночью. Я буду вести встречу – ты не высовывайся, а просто слушай. Главное запоминай его ответы. Я хочу знать твое мнение об этом человеке». Когда человек ушел, Мирковский меня спрашивает: «Ну как твое мнение, он подходит на нелегалку?» Я говорю: «Евгений Иванович, а что такое нелегалка?» Он взглянул на меня и замолчал. Через некоторое время говорит: «А ты смотрел кинофильм “Подвиг разведчика”?» – «Смотрел». – «Ну вот в подобной ситуации, он смог бы себя достойно вести и выполнить задание? По-человечески выдержать это все и найти выход?» – «Евгений Иванович, не знаю. У меня же еще опыта нет». – Как он вскипел: «Чего у тебя нет? Опыта? А когда я от самой границы до самой Москвы драпал и при этом огрызался – у меня что, опыт был? А когда я переходил линию фронта с группой 20 человек, а потом создал там целую партизанскую бригаду – у меня что, опыт был? У него опыта нет – чтобы я больше этого не слышал! Мозги есть, желание работать есть – что еще надо? А потом кто тебе сказал, что ты будешь сам решать. Решать мы будем вдвоем. Ты никому о том, что я тебя попросил, не говори. Он наш товарищ, наш сотрудник. Это его судьба. От нас зависит, чем он будет заниматься и как она будет складываться. Он может ошибиться, а мы на это не имеем права. Я буду тебя проверять и его. Мы будем решать, можно ли его дальше вести, чтобы он стал настоящим разведчиком-нелегалом, ведь это не каждому дано, или лучше не портить ему жизнь, пусть работает в Центре или еще где-нибудь». Вот таким был Евгений Иванович Мирковский.

– Его ведь тоже уволили в годы хрущёвских гонений?

– Это было очень тяжелое время. Я возвращаюсь в Центр – это был 1954 год. Мирковский уже не работает, Пётр Ильич Гудимович уволен. Его жена, тоже сотрудница внешней разведки Елена Дмитриевна Модржинская, которая владела английским, французским, немецким и испанским – уволена. Судоплатов и Эйтингон арестованы. Начальником стал Панюшкин, а Коротков был назначен начальником Управления «С» (нелегальная разведка). Панюшкин возглавил комиссию, которой пришлось давать показания и мне. Комиссия должна была проверить, соответствует ли личный состав требованиям, необходимым для выполнения поставленных задач. Бюро № 1 было ликвидировано, и вместо него создан 13-й отдел ПГУ КГБ при СМ СССР. Меня оставили на службе, и я продолжил работу в отделе.

– А Вам не предлагали нелегальную работу?

– В 1953 году, перед арестом Судоплатова, Мирковский спрашивал меня у нас дома: «Иван, а сам бы ты пошел на нелегалку?» Я говорю: «Да». – «Серьезно подумал?» – «Я давно уже думал. Сам не напрашивался. Но если скажут, что надо – отказа не будет». – «Договорились, я подумаю. С документацией будут проблемы, но я подумаю». А потом Мирковского уволили – и к этому вопросу больше никто не возвращался. Но взысканий у меня не было, замечаний по работе тоже не было. Ляпов в работе я не допускал. И в 1971 году меня направили в Бонн офицером безопасности Посольства СССР в ФРГ вместе с послом Валентином Михайловичем Фалиным.

– Это уже новая эпоха, период разрядки. Как Вам работалось с Валентином Михайловичем?

– Работать с ним было интересно, в то время он был настоящим трудоголиком. Запомнился такой штрих. Независимо от того, были ли у меня к нему вопросы или нет, он требовал, чтобы я ежедневно до начала рабочего дня являлся к нему с докладом. Это меня более чем устраивало. Правда, иногда у меня складывалось впечатление, что Валентин Михайлович явно переоценивал положительные стороны восточной политики ФРГ и явно недооценивал опасность ее негативных сторон как для ГДР, так и для СССР. Постепенно я освоился в посольстве, торгпредстве, консульстве. Работы было много. Познакомился с сотрудниками МИД ФРГ, с начальником охраны Вилли Брандта и другими немецкими чиновниками. Были и сложности. Но я всегда мог рассчитывать на добрый совет и поддержку многоопытного резидента внешней разведки Ивана Ивановича Зайцева. Мне с ним хорошо работалось. Хотя он иногда как бы в шутку говорил: «Ты чего пришел? Ты помощник Посла по безопасности. Вот ему и докладывай. С ним и решайте».

– В год 100-летия внешней разведки Ивану Ивановичу Зайцеву исполнилось бы 100 лет. Он родился в 1920 году в Московской области в семье железнодорожников, перед войной окончил Московский институт инженеров геодезии, аэрофотосъёмки и картографии (МИИГАиК), прошел всю войну. С 1942 года Зайцев был военным переводчиком разведотдела штаба 62-й армии Василия Ивановича Чуйкова, которая обороняла Сталинград, а с 1945 года – начальником разведки 79-й гвардейской стрелковой дивизии. В 1948 году, после окончания Военной академии им. М.В. Фрунзе, Зайцев был направлен во внешнюю разведку. С 1951 года он был заместителем резидента в Тель-Авиве, а с 1958 по 1963-й и с 1969 по 1972 год – резидентом в Бонне. С 1964 по 1968 годы Иван Иванович Зайцев был начальником факультета усовершенствования 101-й разведшколы, а с 1973 по 1986 год – начальником КИ КГБ СССР (ныне Академия внешней разведки), так что у него учились многие будущие руководители СВР России. Генерал-майор Иван Иванович Зайцев умер в 1986 году прямо на рабочем месте. Ему было 65 лет. Иван Павлович, а как складывалась Ваша дальнейшая служба?

– После Бонна я четыре года работал в центральном аппарате, затем пять лет в Представительстве КГБ при МГБ ГДР, в том числе парторгом, после чего вернулся в Москву и по инициативе начальника Управления «С» (нелегальная разведка) ПГУ КГБ СССР генерал-лейтенанта Вадима Алексеевича Кирпиченко был назначен на должность заместителя начальника того самого отдела, который когда-то назывался 13-м и который был создан на базе Бюро № 1 Судоплатова. Именно в нем я и начинал свою службу в разведке. Но теперь мне было поручено решение других задач. После Кирпиченко Управление «С» возглавил Юрий Иванович Дроздов. Начинался Афганистан. В этот период я исполнял не только свои функции, но и функции второго заместителя, который уехал в Афганистан, а также функции отсутствующего начальника отдела. Работать за троих одному было непросто. Но мне очень хорошо помогал Юрий Иванович, многое брал на себя. Мы с ним иногда не соглашались, но отношения у нас были прекрасные, в том числе когда создавалась группа специального назначения «Вымпел». В 1984 году меня снова направили в Германию – на этот раз в ГДР, офицером связи Представительства КГБ при МГБ ГДР в Зуль. Там я проработал до своей отставки в апреле 1989 года.

– А с Павлом Анатольевичем Судоплатовым Вам потом приходилось встречаться?

– Да, и не раз. Особенно запомнилась первая встреча после его освобождения. Это было в клубе Дзержинского. Один товарищ подходит ко мне со словами: «Палыч, П.А. пришел! Вон там в вестибюле его окружили». Иду туда, пробиваюсь плечом через кольцо. Действительно, стоит Павел Анатольевич. Сильно изменился. Вдруг он повернулся и посмотрел на меня. Я говорю: «Здравствуйте, Павел Анатольевич!» – «Здравствуйте! Узнаю, узнаю. Вы пришли к нам в 1951-м? И мы Вас сразу отправили – забыл, куда». Я говорю: «Точно, в Австрию!» – «А в опере были?» Я хотел было сказать, что опера тогда была разрушена. Но, видимо, он сам вспомнил, и ему стало неловко. Тут сын его Анатолий плечом толкает меня: «Не надо, чтобы он вспоминал»…

– А с Мирковским?

– Евгений Иванович приходил на встречи с молодыми сотрудниками нашего отдела – пока Ельцин не упразднил отдел вместе с «Вымпелом». Мы с Евгением Ивановичем каждый раз многое вспоминали. На одной из таких встреч я рассказывал, как переходил Керченский пролив «по тонкому льду». Сидевший рядом Илья Григорьевич Старинов – «дедушка спецназа», личный враг Гитлера, участник этих ледяных переходов в качестве командира оперативно-инженерной группы Южного фронта – перебил меня и сказал: «Я вижу, здесь некоторые сомневаются, что такое возможно. Так вот, могу подтвердить, что не только их бригада перешла по льду залива, но после этого мы еще два дня технику перегоняли».

Вот так Керченский десант и открыл Ивану Павловичу Евтодьеву дорогу в самую закрытую службу, созданную легендарным Судоплатовым.

А вот Героя России Алексея Николаевича Ботяна к Судоплатову занесло, можно сказать, «вихрем». Мы были хорошо знакомы с Алексеем Николаевичем, который прожил 103 года. Он родился еще при царе в той части Белоруссии, которая временно отошла к Польше. Затем после начала Второй мировой войны он получил советское гражданство, а ушел в вечность уже снова из России. Но никогда ни о чем не жалел и считал, что нужно думать только о долге – об остальном позаботится начальство. И если все люди будут стремиться максимально раскрыть заложенные в них родной землей способности, то, как писал Константин Симонов, «ничто нас в жизни не сможет вышибить из седла».

Когда началась Великая Отечественная война, Ботян был слушателем Высшей школы НКГБ в Москве в Кисельном переулке и уже в июле был направлен на стадион «Динамо», где формировались войска Особой группы при наркоме внутренних дел Лаврентии Павловиче Берии (будущий спецназ ОМСБОН НКВД СССР). «Там были те, кто воевал в Испании, пограничники, спортсмены, – рассказывает Алексей Николаевич. – Нас готовили для работы в тылу противника. Учили стрелять, взрывному делу, и особенно агентурной работе – как подбирать надежных помощников». Потом мы ходили по немецким тылам в районе Яхромы».

– А когда вашу группу направили в глубокий тыл?