12 июля 1951 года Абакумов был арестован по обвинению в государственной измене, сионистском заговоре в МГБ и попытках воспрепятствовать разработке «Дела врачей». Поводом для ареста послужил донос, написанный старшим следователем по особо важным делам подполковником Рюминым. 26 августа 1951 года со своих постов был смещен Селивановский и 2 ноября арестован по «делу Абакумова».
Многие обвиняют в этих арестах Сталина – мол, в этом проявились его кровожадность и коварство по отношению к своим же опричникам. Но не будем забывать, что и сам Сталин пал жертвой заговора. Да и опричнины на тот момент уже, по существу, не было – она исчерпала себя и ушла в небытие, как это было и с опричниной Ивана Грозного.
После смерти Сталина, когда органы вновь возглавил Берия, 21 марта 1953 года дело Селивановского было прекращено и он вышел на свободу. Однако всё самое худшее еще только начиналось. 26 июня 1953 года власть при помощи военных захватывает Хрущёв. Началось избиение контрразведчиков – особенно участников Атомного проекта. Некоторых расстреляли – например, Абакумова, Кобулова и Мешика. Кто-то умер на допросах. А большинство были разжалованы и уволены «по фактам дискредитации», как, например, бывший начальник УКР «Смерш» 1-го Белорусского фронта генерал-лейтенант Александр Анатольевич Вадис – прямой визави маршала Жукова. 23 ноября 1954 года постановлением Совета Министров СССР № 2349—1118сс Вадис был лишен воинского звания генерала «как дискредитировавший себя за время работы в органах… и недостойный в связи с этим высокого звания генерала», вслед за этим лишен пенсии, а в 1955 году выселен из квартиры. Когда постановлением Совета Министров СССР № 240 от 27 февраля 1958 года Жуков тоже был отправлен в отставку, Вадису предлагали написать Хрущёву покаянное письмо о реабилитации – но Александр Анатольевич этого делать не стал. До самой своей смерти в 1968 году он жил в съемной комнате коммуналки и работал сторожем…
Николай Николаевич Селивановский был уволен из органов 28 августа 1953 года по состоянию здоровья. В ноябре 1953 года формулировку увольнения изменили. Теперь она звучала так: «по данным, дискредитирующим звание лица начальствующего состава». Селивановский, как и многие другие, был вычеркнут из советской истории и умер в полном одиночестве – а ведь во многом благодаря ему была завоевана победа под Сталинградом. Он рисковал своей жизнью в самом пекле событий – причем не только под вражескими пулями, но и в высоких кабинетах на Лубянке и в Кремле.
Национальный проект закончился. В лице Хрущёва возвращались троцкизм и «мировая революция». Соответственно перестраивалась и работа органов госбезопасности, приоритет в деятельности которых отдавался теперь внешней разведке – возвращалась эпоха «великих нелегалов». Как заявил новый шеф КГБ комсомолец Шелепин: «Я хочу коренным образом переориентировать КГБ на международные дела, внутренние должны уйти на десятый план». Это означало, по словам Филиппа Денисовича Бобкова, что с «конца 1959 года структура Комитета была выстроена таким образом, что от внутренних проблем КГБ был отстранён – при Хрущёве были ликвидированы все структуры, которые занимались их изучением».
То же самое повторилось при Горбачёве – с той лишь разницей, что теперь глобальной «идеей фикс» стала не «мировая революция», а «права человека», «общечеловеческие ценности» и «демократические свободы».
Для русской цивилизации в этой системе ценностей места не нашлось.
Соль земли
Вы – соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь её соленою? Она уже ни к чему негодна, как разве выбросить её вон на попрание людям.
Самые дорогие для меня детские воспоминания всегда были связаны со станцией Талица Свердловской области и расположенными вокруг нее в радиусе нескольких километров деревней Зырянка, селом Балаир и совхозом Пионер. Здесь родилась моя бабушка, и я каждое лето приезжал сюда к ее родному брату, дедушке Коле. На станции я подолгу стоял перед бронзовым бюстом человека с необыкновенно смелым волевым лицом, смотрящего куда-то вдаль. На постаменте было написано: «Герою Советского Союза Н.И. Кузнецову 1911–1944».
Я пытался понять, что значит Герой. Тем более, что он мог быть знаком в детстве с моими родными – бабушка, например, родилась здесь же в 1904 году. Конечно, я слышал, что он разведчик – но тогда это слово мне мало что говорило. Уже позднее я узнал, что этот человек не только разведчик, но и контрразведчик, диверсант, народный мститель, воплощение национального духа, совершивший подвиг самопожертвования ради своего народа, ради своих братьев и сестер, ради меня.
Потом мы садились в запряженную лошадкой повозку и ехали по длинной проселочной дороге мимо живописных сосновых рощ и затянутых тиной прудов, в которых ловил рыбу маленький Ника. Мы с дедом Колей тоже каждое утро ходили на эти пруды проверять «морды», а потом садились завтракать горячей картофельницей из русской печки. На сенокос ехали всем миром, а когда скирдовали, мне доверяли сидеть верхом на лошади. Доводилось мне также ходить в «ночную», пасти молоденьких бычков, ходить за два километра с тётей на свиноферму и разливать поросятам баланду в длинное корыто.
О том же, наверное, думал и Ника, отправляясь в 1926 году после окончания семилетней школы в селе Балаир поступать на агрономическое отделение Тюменского сельхозтехникума.
Я родился недалеко от этого техникума – бывшего Александровского реального училища, в котором мой прадед Прокопий Степанович Опрокиднев с 1881 по 1887 год учился вместе с Леонидом Борисовичем Красиным. Оба они окончили училище с золотыми медалями. Отец Красина был следственным приставом Тюменского окружного полицейского управления, а затем и тюменским окружным исправником. Американский путешественник Джордж Кеннан, посетивший Тюмень в июне 1885 года, в своей книге «Siberia and the Exile System» называет Красина главным полицейским чиновником Тюменского уезда. После окончания училища мой прадедушка Прокопий уехал на Ленские золотые прииски, где работал горным инженером. А Леонид Красин в 1887–1891 годах продолжил учебу в Санкт-Петербургском технологическом институте, участвовал в первых студенческих марксистских кружках и был в итоге отчислен, а позднее арестован и до конца марта 1893 года находился в одиночной камере Таганской тюрьмы в Москве. В 1895 году его выслали в Иркутск, где он работал на строительстве железной дороги, в том числе в инженерной должности. После окончания ссылки в 1897 году по ходатайству матери ему разрешили завершить свое образование в Харьковском технологическом институте, который он окончил в 1900 году.
Переехав в том же году в Баку, где он руководил постройкой электростанции «Электросила», Красин объединил отдельные социал-демократические группы в единую организацию и наладил печатание и транспортировку газеты «Искра». На II съезде РСДРП в Брюсселе в 1903 году он поддержал Ленина и стал одним из лидеров партии. Летом 1904 года Красин, инженер от Бога, руководил модернизацией электростанции в Орехово-Зуево на фабрике Саввы Морозова, который давал Красину деньги на финансирование партии. На III съезде большевиков в Лондоне Красин был избран заместителем председателя съезда и вместе с Лениным, несмотря на их личное соперничество, провел резолюцию об организации вооружённого восстания.
Во время революции 1905 года Красин руководил Боевой группой при ЦК РСДРП, занимался доставкой оружия, созданием и обучением боевых дружин и организацией экспроприаций для финансирования революционной борьбы. В 1908 году он уехал за границу и поступил на работу в фирму «Сименс» в Берлине. Вскоре его назначают заместителем директора ее берлинского филиала. В 1912 году Красин становится директором московского филиала «Сименс» и получает разрешение вернуться в Россию. В 1913 году он становится генеральным представителем фирмы «Сименс» в России, оставаясь в этой должности и в годы Первой мировой войны. Деятельность Временного правительства и его свержение большевиками Леонид Борисович Красин воспринял отрицательно, но принял предложение Ленина войти в состав правительства и в ноябре 1918 года стал наркомом торговли и промышленности, а в 1923 году – первым наркомом внешней торговли СССР.
Наш дом находился на улице Семакова, 15. Это буквально через парк от Сельхозтехникума (тогда он уже назывался Сельхозинститутом), бывшего Александровского реального училища, и мы маленькими туда постоянно бегали. У входа в институт стоял бюст Николая Кузнецова, очень похожий на тот, что установлен на станции Талица. Папа тогда уже работал в Управлении КГБ по Тюменской области, и я постоянно расспрашивал его о Кузнецове. Он рассказывал, что Кузнецов, которого тогда звали Ника, учился здесь в 1926–1927 годах, а потом из-за болезни отца перевелся в Талицкий лесной техникум, и что Ника с детства говорил по-немецки и прекрасно стрелял.
Кстати, через дорогу от нас, в доме на улице Семакова, 18 в 1923–1954 годах находилась тюменская Лубянка, или, как его называли, «дом НКВД», двухэтажный особняк купца первой гильдии Михаила Брюханова. Однажды папа познакомил меня с пожилым человеком, который зашел к нам в гости. Оказалось, что не зря здание Сельхозинститута всегда представлялось мне загадочным и таинственным. Именно в нем в годы войны находилось тело Владимира Ильича Ленина, и папин гость был в его охране.
Начиналась эта история так. Начальник Управления коменданта Кремля НКВД СССР генерал-майор Николай Кириллович Спиридонов рассказывает: «Я сделал вывод, что в связи с неизбежными налетами фашистской авиации, а также быстрым продвижением врага сохранить тело Ленина в Москве даже в специальном убежище не удастся. И возбудил вопрос об эвакуации». 26 июня 1941 года предложение было рассмотрено на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). «Я изложил свои соображения и высказался за эвакуацию тела Владимира Ильича в Тюмень, – продолжает Спиридонов. – На вопрос Сталина, почему туда, ответил: “Нет промышленных и военных объектов. Не привлекает внимания немецкой авиации”. Кто-то рекомендовал Свердловск. Но я сказал, что это крупный индустриальный город, и вполне вероятно, что фашистские летчики будут пытаться бомбить его. Одобрили Тюмень».
Был подготовлен поезд особого назначения: специальный вагон оборудовали установками и приборами, создававшими нужный микроклимат, устранили малейшую тряску. В одном вагоне должно было находиться тело Ильича в деревянном ящике, в других – взвод охраны, медики во главе с профессором Борисом Ильичом Збарским и инженеры, занятые разработкой нового саркофага.