— Ах вот ты о чём. — сообразил наконец отец Зосима. — С нами… Ведь книга — не компьютер. Может быть так, а может — и эдак. Господь человеку дал великий дар — собственную волю и право поступать по ней. Поступишь так — и будет одно, эдак поступишь — другое. Ничего не предопределено. А многое в книге и вообще сокрыто… Пока. И чтобы стереть эти белые пятна, знаешь ли ты, что нам потребно совершить?

— Что, батюшка?

— А подняться прямо сейчас, и пойти к твоему полковнику. Там, я уверен, многое из сокрытого откроется нам. Так что, отведёшь нас?

Поворот ключа, и дверь распахнулась. Он сидел на сетке кровати, мерно раскачиваясь вперёд и назад, и что-то бормотал себе под нос. Его руки обтирали одна другую, резко, нервно, однообразно, а голые ступни отбивали от бетонного пола странный ритм. Казалось, приход Дурова с новыми, незнакомыми ему людьми в рясах никак не заинтересовал его.

Отец Зосима, сконцентрировав своё внимание на самом Снедалине, не сразу и понял, что же он видит перед собой. Понимание пришло чуть позже, спустя минуту, или две…

Все стены, окрашенные снизу светло-голубой масляной краской, и выше, просто побеленные, были мелко-мелко исписаны. Исписаны странными, но такими знакомыми старому монаху символами, цифрами, местами были рисунки, но в полутьме комнаты, скудно освещённой единственной лампой, льющей мутный свет, он рассмотрел их не сразу. Даже потолок в некоторых местах — тех, видимо, до которых Снедалин мог добраться, используя тумбочку — был покрыт этими письменами. И когда отец Зосима наконец понял, что видит перед собой, он истово перекрестился.

— Святый Боже… — прошептал старик, инстинктивно сделав шаг назад и наткнувшись на стоящего за ним Дурова. Снедалин, не обращая никакого внимания на своих посетителей, продолжал раскачиваться, бормоча что-то еле слышно и однообразно. Софроний же, до того смотревший на стену немигающим взором, перекрестился, и выбежал из комнаты.

— Вот об этом я и говорил, батюшка. — подхватил пошатнувшегося старика майор. — Я, знаете ли, стараюсь не смотреть на это его творчество. Мне оно совершенно не понятно, а непонятное — пугает. Теперь и вы увидели. Как думаете — что это всё может значить?

Отец Зосима замер, смотря сквозь проём двери то на Снедалина, то на стены, плотно покрытые символами и цифрами. На вопрос Дурова он не ответил, и тот положил руку на плечо старика.

— Батюшка?!

— А… Простите, Алексей. — дёрнулся тот.

— Что это всё значит, отец Зосима?

— Это то, Алексей, ради чего мы проделали весь наш путь из обители в этот бункер. — глядя в глаза Дурова, ответил ему старец. — Иначе зачем мы здесь?! Это то, что мы считали утерянным, работая над текстами книги. Неужели не узнаёшь эти символы? Так вот зачем Господь вёл нас сюда… Вот за что брат Глеб положил свою душу. Воистину, велика воля Твоя и сколь неисповедимы пути Твои! И вот для чего ты сам, Алексей, выжил и спасся тогда — видишь ли теперь?! Хранить пророка — вот какова твоя миссия. И слава Богу — ты её выполнил…

— Снедалин — пророк?! — ошарашено переспросил Дуров.

— Истинно. — кивнул старец. — Сила Божия в немощи совершается!

— И… И что теперь? — спросил Дуров, всё тело которого в миг покрылось мурашками. — Что будет со мной, если… всё?!

— Конец одного всегда начало другого. — положив руку на плечо офицера, ответил ему отец Зосима. — Зри сам: всё только начинается. А нам с тобой предстоит огромный объём работы, и надо успеть к моменту, когда они придут…

— Кто — они?! — в ужасе прошептал Дуров.

— Кто знает? — развёл руками старец. — Но этот день близится.»… но он один, пока не явятся с востока те, что ходят по ветрам.» — процитировал по памяти старик. — Да… вот только — почему же всё-таки один? Почему?

— По ветрам… — повторил Дуров. — Кто же это, батюшка???