Предстоящий – и куда как значительный – юбилей Аллы Борисовны Пугачевой, не так давно самой знаменитой женщины огромной страны, масштабным событием пока не стал и уже едва ли станет. Он не оброс новыми смыслами, а сопровождающий скандал был пока один и так себе – по поводу цены билетов на праздничный концерт. Правда, я не смотрю телевизор – возможно, там стартовало юбилейное неистовство и пугачевщина затянет недели на две. Но мы, спасибо, дожили до времени, когда ТВ-неистовство ничьих масштабов не определяет.

Потому констатируем: АБП перестала совпадать с эпохой. А ведь в подобном совпадении и был один из ее главных талантов. Этим она и интересна.

Совпадение с эпохой – понятие конкретное; лидеры государства, современные Пугачевой, без проблем прописывались в ее личной мифологии. Вспомним: «Леонид Брежнев – мелкий политический деятель времен Аллы Пугачевой». Налицо метаморфозы исторического послевкусия: Брежнев как-то неторопливо, но уверенно укрупняется. И сам по себе, и на фоне… О встрече с Юрием Андроповым, тогда председателем КГБ, Алла Борисовна рассказывала сама – тоже своего рода фольклор, oral history. С Михаилом Горбачевым ее породнили не только злободневные частушки («Что ж ты, Алла, не поешь? / Отвечает Пугачева: / «На сухую вам споет / Рая Горбачева»), но и песенка Вилли Токарева – эмигрантско-кабацкий шансонье, заехав на стадионный чес в перестроечную Россию, коряво рифмовал две самые знаменитые тогда фамилии:

Меня, помню, покоробило, что советская примадонна, при всем своем демократизме, принимает у себя приблудного, хоть и популярнейшего Токарева. Тоже знак времени.

С Борисом Ельциным и 1990-ми вообще они совпадали настолько зеркально, что не было никакой нужды еще и в фольклорно-песенном отражении, но об этом немного ниже.

А вот попробуйте каким-либо образом, помимо исторической буквалистики, свести Аллу Борисовну Пугачеву с Владимиром Владимировичем Путиным? Никак; разные миры, стилистика, символика, вот он – развод с историей, затянувшаяся драма выпадения из эпохи.

Впрочем, в нулевые над образом ее поработал главный аналитик того времени – писатель Виктор Пелевин. В его романе «Empire V» присутствует королева вампиров по имени Иштар Борисовна.

Вампиры у Виктора Олеговича – сверхчеловеки, даже сверхсущества, реальная элита глобального мироустройства, главные жизненные дисциплины которых – гламур и дискурс. Нехитрая аллегория эта в романе непозволительно растянута, слабую, как обычно у Пелевина, фабулу немного спасают репортажные коннотации в привычном пелевинском ключе «О времена, о нравы!», ну и как всегда – курс молодого конформиста в стилистике платоновских диалогов, вложенных в уста циничных гуру и простодушных учеников.

Иштар Борисовна, при всей вампирской сущности и королевском статусе – хорошая пожилая тетка: по-бабски мудрая, добрая, пьющая. Осеняющая мистической традицией всё это несусветное мельтешение вокруг понтов и потребительства. Хотя в благословениях ее уже никто особо и не нуждается.

Давайте, наконец, о главном: творческая жизнь Аллы Борисовны – собственно и во многом, есть путь, пройденный Россией с 70–80-х годов прошлого века по наши дни. Ну то есть не совсем «наши» – 2011-й, «болотный», и 2014-й, «майданный», годы и здесь оказались рубежными.

Однако жить даже в сегодняшней России и быть свободным от Пугачевой никак нельзя. Пусть всенародная Алла закончилась и давно началась пелевинская Иштар Борисовна, чье королевство слишком от мира сего и куда больше напоминало мафиозное семейство. Где не то чтобы не без урода, нет, уродство объявлялось нормой и рыночной ценностью.

Однако во времена всенародные Алла Борисовна, умевшая не только держать норму, но и показательно ее превысить, усиленно прививала и без того не дикой эстраде классическую розу. Был у Пугачевой цикл перепетых шекспировских сонетов. Вещи на стихи полузапрещенного Мандельштама (правда, с Петербургом, переделанным в «Ленинград», не ради лояльности, а песенной рифмы к «умирать») и Цветаевой (не только в саундтреке к «Иронии судьбы»). Правда, ощущался в подобных деликатесах и похабный привкус советского «блата» – всё, что не совсем запрещено, отчасти разрешено, но тут же попадает в категорию дефицита. Зато по звуку и аранжировкам бывало всё честно, доказательство – поп-роковый период с Владимиром Кузьминым.

Не только легкий привкус необходимой тогда фронды, но и упование на вкусы и запросы многомиллионной аудитории. Средний советский провинциальный человек, не только технический интеллигент, но и рабочий, и служащий, был – это сегодня кажется социальным чудом – неплохо образован: почитывал «Иностранку», выбирался в столицы на концерты и премьеры, откуда-то знал гениев, не поощрявшихся властью, и мог толково рассуждать о хороших стихах. Примерно на уровне нынешних кандидатов филологии.

Вообще, культуртрегерская политика советской власти задним числом кажется едва не главным завоеванием и достоинством того государства. Перекармливание обывателя классическими образцами было не от хорошей жизни задуманной и реализованной стратегией. Советская власть откуда-то знала (хотя, понятно, не бином Ньютона): разреши нашему человеку попсу в неконтролируемых количествах, он немедленно сделает ее моделью поведения и затем, неизбежно – образом жизни. То есть оскотинится и «нашу рашу» перевезет в «Дом-2», и это будет его последним осмысленным действием на том этапе. Потом, естественно, протрезвится, ужаснется и будет лечиться – долго, мучительно и со срывами.

Собственно, Алла Борисовна и прошла этот самый путь. Начало движения по лестнице, ведущей вниз, обозначить можно и нужно. Сначала отпала необходимость в интеллигентности. А какой смысл, если люди, назвавшие себя самыми передовыми в новой эпохе, объявили всё это дело советским рудиментом? Алла Борисовна, конечно, полагала себя народной артисткой (и, несомненно, была ею), но ведь звания дает не народ… Присутствовали и причины объективные: голос. Ибо «Настоящий полковник» и «Мадам Брошкина» даже не песни-рассказики, а сценки-байки, которые нужно не петь, а пересказывать с известной интонацией. Камня не бросишь: артистка боялась потерять аудиторию, как власть – адекватных ей подданных.

Допускаю, что она даже не понимала сути проекта, в котором участвовала: очевидной задачей тогдашних демиургов был слом не только базовых структур, но и деконструкция, казалось бы, совершенно далекого от реальных политических процессов эстрадного дела. Перепрограммировать необходимо было homo soveticus, а средний советский человек, особенно в провинции, он не Войновича с Аксеновым сравнивал, а Юрия Антонова с Евгением Мартыновым. Пугачева получалась арбитром и законодателем вкусов.

Требовалась, однако, смена идей, а никак не людей. Запрос формулировался почти открыто: а вот если бы, помимо рекрутинга новых лиц, фабрик звезд и пр., эстрадные ветераны не просто выстроили цех по кланово-мафиозному своду понятий, но и злобно спародировали бы себя прежних, погромили бы и оплевали без того небогатое наследство?..

Такие явления в ее жизни, как Филипп Киркоров, были запрограммированы. И не будь Филиппа, рядом с АБП нарисовался бы кто-то другой из персонажей Кустурицы.

Забавно, что и личная экономика Аллы Борисовны оказалась примерно в том же состоянии, что и, плюс-минус, российское хозяйство в лихие и кризисные годы. Бизнес-проекты были проблемными и бесславно свернулись, осталась модель сугубо сырьевая – не нефть с газом, но имя, репутация, величие… До какого-то времени это работало, потом набор удавалось искусно имитировать, равно как огромное и непрошибаемое чувство собственного достоинства.

Прошло, однако, и это. «Как тревожен этот путь» – назывался ее двойной винил золотого периода начала 1980-х. По сути, триумфы, тревоги и резкие повороты этого пути – главный жизненный урок от юбилейной Аллы Борисовны.