Анна Ахматова. Сериал сероглазого королевства[8]

В слишком знаменитом двустишии из поэмы «Реквием» —

может быть, впервые в столь декларативной форме появляется фразеологизм «эта страна», через много лет ставший визитной карточкой отечественных западников и прогрессистов, своего рода видовым признаком. Любопытно также, что об «этой стране» (впрочем, имея в виду США) говорит в «Крестном отце» Дон Корлеоне на историческом собрании глав мафиозных семейств.

В этой внезапной перекличке между отечественными либералами и родоначальником сицилийского клана – один из символических ключиков к феномену Анны Андреевны Ахматовой – замечательной поэтессы, черной мамбы русской литературы и главной ее страдалицы. Нечаянной рифмой – следующий эпизод: советский поэт Ахматова впервые попадает за границу в 1964-м именно в сицилийскую Таормину, для получения премии «ЭтнаТаормина», которая теперь называется Ахматовской. До этого она покидала пределы Российской империи в 1912 году; расстояние – более полувека, а с учетом исторических контекстов – марианская впадина времени.

Кстати, в Таормине сегодня есть памятник Ахматовой: бюст, шаль, тонкая рука, на заднем плане – цветущий сад.

Что же до «этой страны» (в границах СССР), памятников и мемориальных объектов задумано и воздвигнуто немало – и там, где она настоятельно рекомендовала (в Санкт-Петербурге, через Неву от следственного изолятора «Кресты»), и – вопреки ее рекомендациям:

В Одессе барельеф и мраморная скамейка; в Пушкине (б. Царское Село) – скульптурный монумент у входа в Царскосельскую гимназию искусств ее имени.

Однако в наше время торжества всплывающих окон, друг друга отражающих тэгов и со всех сторон движущихся картинок одних памятников для посмертной жизни художника кажется маловато. Национальный миф о Герое сегодня цементируется Сериалом. А если Герой/Героиня – великий русский писатель, сериальный формат как нельзя лучше соответствует представлениям современного населения о литературе и ее творцах. Щедро мифологизированная судьба (мужья, романы, расстрелы, войны, романы, гулаги, сталины-ждановы, романы, величие, скитания-страдания, ежедневно проживаемые мемуары онлайн, величие, трудные отношения с сыном, поэма без героя, но с Героиней и королевой сероглазого королевства, etc). И – собственно творчество – размытым и, в общем, необязательным фоном.

Как говорила сама Анна Андреевна, а повторял затем Иосиф Бродский, – сплетни и метафизика. О соотношениях того и другого поэты ничего не сказали, но характерно, что «сплетни» неизменно идут первым планом, даже вопреки алфавиту.

Говоря совсем грубо, Ахматова была замечательным и выдающимся, но не великим поэтом. При всех ее открытиях и достижениях в поэзии, она значительно проигрывала гениальным коллегам-современникам – талантом, уровнем осмысления, масштабом. Ну да, «нас четверо» – себя она уверенно плюсовала к Мандельштаму, Пастернаку, Цветаевой. Между тем, «нас четверо» – парафраз Бориса Леонидовича, и весьма знаковый. Пастернак писал в двадцатые годы: «Нас мало. Нас, может быть, трое» – и числил он в тройке себя, Маяковского и Цветаеву. Ахматова добавила себя и Мандельштама, а Маяковского вымарала – жест во многих отношениях сомнительный. А, извините, Есенин?

«Ее знаменитые любовные стихи, от которых все без ума, очень хороши, но и очень ограниченны. Только к концу жизни она стала великим поэтом, но этого почти никто не понимает», – Иосиф Бродский; он же в своем стихотворении-некрологе к столетию Ахматовой чеканит дефиницию «Великая душа». Куда более точную, чем снобистское «почти никто не понимает» – Бродский знал и воспринимал Анну Андреевну в статусе поэтического гуру, живого памятника, любое слово которого, слетев с уст, скоро застынет в камне. Однако учитель – это прежде всего популяризатор, странно требовать от преподавателя химии, чтобы он был Менделеевым или Лавуазье. Поэтому когда Ахматова объясняет молодому Бродскому, что для каждой большой вещи в поэзии необходимо придумать особый уникальный размер, она вовсе не собирается следовать собственным декларациям. Вот по-своему любопытный пример, для которого я взял стихи знаменитые и, что называется, продирающие (представляю, как мне может прилететь):

А вот стихотворный набросок «Победителям», 1944 г., Ташкент:

Разительное сходство – интонационное и эмоциональное (корни в народных плачах и кликушестве), хотя посвящены стихотворения – как бы тут покорректнее выразиться? – разным историко-идеологическим дискурсам. В «Победителях» становится особенно заметно выгорание и амортизация метода, а где-то на третьем плане (как и в «Реквиеме») – холодноватое самолюбование. Чуткий Александр Фадеев, вообще-то, в те годы – заступник и лоббист Ахматовой, ходатай по ее делам, не только литературным, выдвинувший Анну Андреевну на Сталинскую премию в 1940-м, отрецензировал эти строки: «так барыня кличет своих дворовых». В чем-то предвосхищая несправедливые, политически гиперболизированные, но эстетически проницательные суждения тов. Жданова. Впрочем, Андрей Александрович, говоря о «блуде, смешанном с молитвой», просто хорошо помнил ранние стихи Ахматовой и сопровождавшую их критику – что само по себе любопытная черточка к портрету несгибаемого большевика…