«Волков: Она оскорбилась, когда узнала, что Маяковский ее „Сероглазого короля“ пел на мотив „Ехал на ярмарку ухарь-купец“.

Бродский: Обижаться на это не следовало бы, я думаю». (Соломон Волков «Диалоги с Иосифом Бродским»).

Вместе с тем Анна Ахматова была, безусловно, личностью интереснейшей и огромной – даже на фоне выпавшего ей невероятного века. И если сериальная команда хотя бы по минимуму сумела воспроизвести этот драматически-великолепный сюжет – скитаний хозяйки прекрасного и небольшого сероглазого королевства по пространствам и временам двух могущественных, жестоких и обреченных империй… Получилось бы не просто сильное кино, но прочная социокультурная и ролевая модель – впрочем, и сейчас повсеместно работающая.

«Я научила женщин говорить» – эта гордая констатация на сегодняшние деньги может быть прочитана и как ироническое прозрение. Модель и психология отношений, презентация дамского интимного дневника на самую широкую публику, уязвимость и победительность этой стратегии – все эти открытия Ахматовой спустя почти столетие гротескно отразились и проапгрейдились и в глянцевой медиаиндустрии (всеобщий Cosmopolitan), и женском лесби-роке а-ля Земфира и «Ночные снайперы». Да что там – и шоу-бизнес с его сонмом однообразно отюнингованных певичек ртом, никогда не слышавших об Анне Андреевне, эксплуатирует и воспроизводит, по сути, ее модель и технологию.

Впрочем, бывали и вовсе удивительные сюжеты. Давным-давно случилось мне как журналисту разоблачать одну руководящую даму. Депутата и гендиректора инфраструктурного предприятия, алчностью и некомпетентностью начальницы доведенного до впечатляющего развала, грозившего областному центру натуральной катастрофой (впоследствии и случившейся – треть почти миллионного города на неделю осталась без воды). Мои расследования были жесткими, но достаточно аргументированными, а вишенкой на этом коррупционном торте стало видео с корпоратива, где моя героиня шумно демонстрировала, насколько жизнь удалась: «Мало, что ли, мы здесь воруем?! Не наворуем еще на одно место депутатское?»

Дама-руководитель пыталась засудить вашего покорного слугу «по клевете»; на одно из заседаний ее адвокатесса – тоже дама, известная во многих отношениях, с богатым либерально-гайдаровским бэкграундом, принесла толстый том А. А. Ахматовой, с закладкой на стихотворении «Клевета» 1922 г.

Стихи в суде были зачитаны (замечательная, кстати, сериальная сцена), а мне пришлось объяснять, что «Клевета» – это поэтическая рефлексия на тройственный любовный союз Ахматовой, композитора и комиссара Артура Лурье и балерины Олечки Глебовой-Судейкиной (почему-то вдруг вспомнились Ксения Собчак с Анастасией Волочковой). Практика, надо сказать, для богемы Серебряного века и первых революционных лет довольно распространенная, но народ вокруг всё равно болтал разное. Ахматова же защищалась в стихах, через четверть века драматически отозвавшихся в ждановском докладе…

Словом, режиссеру будущего сериала в плане фактуры можно только позавидовать. Ахматовская биография легко может быть разбита на четыре сезона, и это минимум. А сколько открытий чудных готовит потенциальный кастинг, взять хоть мужские роли – от Гумилева до Бродского…

Самое, однако, интересное, что биографический сериал об Анне Андреевне был снят в 2007 году и назывался «Луна в зените». Имя украинского режиссера Дмитрия Томашпольского широкой публике мало что сообщает, несмотря на обильную фильмографию. Но вот актерский состав вполне звездный: Петр Вельяминов (Борис Анреп), Юрий Цурило (Владимир Гаршин), Светлана Крючкова в роли самой Анны Андреевны (есть в фильме и молодая Ахматова – Светлана Свирко). Сериал не выстрелил и не прозвучал, даже впечатлительные ахматоведы не возбудились… Может, дело в актрисах, из которых, при всем уважении, убедительной Анны Андреевны не получилось. Поэт Всеволод Емелин предлагал, было дело, свой вариант, обыграв созвучие фамилий:

Я прекрасно понимаю, что мои рассуждения и сам тон неоригинальны – во многом сконструированный самой Анной Андреевной при жизни и весьма дурновкусный ее посмертный культ давно сделался мишенью для скептиков и остроумцев. Вспоминается выдающийся по своим ревизионистским кондициям труд Тамары Катаевой «АнтиАхматова», дьявольски изобретательно аргументированный аутентичными и, главным образом, лояльными Анне Андреевне авторами и цитатами. Претензия к работе Катаевой – не в воспаленной тенденции, а в объеме: ну не может памфлет быть столь огромным и разветвленным… «АнтиАхматову» поддержал предисловием и общим продвижением Виктор Леонидович Топоров, в свое время написавший блистательный литературный фельетон «„Жена, ты девушкой слыла…“ Институт литературного вдовства». Ахматова там – главная, но не единственная героиня. Топоров пишет, что означенная институция создана в оттепельные времена усилиями двух талантливых литературных дам – Надежды Яковлевны Мандельштам и Елены Сергеевны Булгаковой. «Рассуждая об институте литературного вдовства, я не касался его учредительницы. <…> Я, понятно, имею в виду Анну Ахматову. Нет, не гумилевской вдовой она была в своем – невыговариваемом – статусе великой вдовы, и уж подавно не шилейкинской. <…> Сказать, что Анна Андреевна ощущала и подавала себя вдовой Пушкина, значит, выговорить половину правды. И Пушкина тоже. Конечно, и Пушкина. Но и вдовой Блока – вопреки его явному безразличию. <…> Открытие Ахматовой заключалось в том, чтобы осознать и объявить себя вдовой всей русской литературы сразу!»

Мысль остроумная и точная, и лучшей характеристики выдающихся талантов Анны Андреевны в области имиджмейкинга и пиара подобрать трудно. Тем не менее мне интереснее другое утверждение Топорова, которое он формулирует со ссылкой на Александра Жолковского: «Диктату сталинизма и лично Сталина может более или менее успешно противостоять (а значит, на свой лад адаптироваться к режиму со всеми его ужасами и мерзостями) только человек сходного со Сталиным личностного типа, то есть не чуждающийся ни в жизни, ни в профессиональной деятельности сталинских методов, включая репрессивные, хотя, разумеется, на собственном – чаще всего символическом – уровне».

Оставим эту глубокую и богатую мысль в качестве тезиса. Замечу лишь, вслед за Топоровым, что никакого развенчания Ахматовой в подобных рассуждениях нет и даже на поверхностном уровне эта ее социальная роль – морального противостояния диктатуре – заслуживает серьезнейшего внимания и уважения.

В финале еще две цитаты – о том, как через десятилетия в контексте противостояния и преодоления сближаются художники, которых вместе можно представить разве что где-нибудь в сюрреалистическом опусе (но даже Сорокин в «Голубом сале» не решился):

«В страшные годы ежовщины я провела семнадцать месяцев в тюремных очередях в Ленинграде. Как-то раз кто-то „опознал“ меня. Тогда стоящая за мной женщина с голубыми губами, которая, конечно, никогда в жизни не слыхала моего имени, очнулась от свойственного нам всем оцепенения и спросила меня на ухо (там все говорили шепотом):

– А это вы можете описать?

И я сказала:

– Могу.

Тогда что-то вроде улыбки скользнуло по тому, что некогда было ее лицом. (Анна Ахматова «Реквием»).

«Как-то Сочан стоял в одной клетке со мной. Его должны были везти на приговор. Но, проведя через медосмотр и шмон, объявили, что подымут наверх, суд не состоится. Сочан вдруг сказал мне серьезно: „Ты напиши за нас, Лимон. Чтоб люди знали, как мы тут. Напиши. Мы-то не можем. Ты – умеешь“. Прокурор уже запросил к тому времени энгельсовской группе два пыжа. Один пыж – Хитрому, и один – Сочану. „Ты напиши за нас“, – звучит в моих ушах. Много их, сильных, веселых и злых, убивавших людей, прошли мимо меня, чтобы быть замученными государством. <…> Ты видишь, Андрей Сочан, я написал о тебе. Я обещал». (Эдуард Лимонов «По тюрьмам»).