Может, в прошлой жизни?
Восседавший на облезлой администраторской стойке парень с россыпью темных кудрей коварно ухмыльнулся острыми клыками:
— Все дороги ведут в Порт-Рей.
— Не дай ей умереть!
— Я тебе не гребаный некромант!
Джеймс не отрывал стального взгляда от дороги, хотя соблазн обернуться назад, где Грей безуспешно пытался привести Нину в чувства, был велик. Кровь из раны на ее животе заливала обивку автомобильного кресла, вгоняла в смятение, доходившее до нешуточного испуга. Застигнутый паникой, Джеймс старался избегать любых мыслей. Любая мысль была безумием.
Рядом постепенно приходил в сознание Ричард. Оставшиеся к нему вопросы вдруг утратили всякую значимость. «Дважды предатель», — слова, которые должны были больно подорвать доверие, не отзывались и толикой волнения.
Врачи немедленно перехватили Нину с рук Джеймса и сразу же доставили в операционную. Под напором впечатлений Джеймс не знал собственного существования. Вся жизнь сузилась в дверях операционного блока.
«Что случилось»? — сквозь свинцовый туман в голове прорывался чей-то вопрос.
— Бродячие псы, — сослался он на относительно недавние новостные заголовки.
«Нога…»
— Все в порядке.
«Пока не начался сепсис».
Джеймс не осознавал, с кем говорит. Он не слышал слов, продолжающих доносить о весомости процедур и невесомости иных убеждений.
— Делайте что хотите, — сдался демон, не выдержав напора расплывчатых тирад.
Джеймс чувствовал себя в похмельном сне. Он не помнил, как оказался в процедурном кабинете, как погрузился на кушетку, окруженную пластиковыми ширмами. В голове царила какая-то блеклая пустота. Умерли мысли, умерли чувства. Лишь проблески надежды, что он увидит еще Нину Стелманис живой и здоровой, не позволяла совсем уж кануть в забытье.
Джеймс закрыл глаза. Он не ощущал боль раны, оставленной адской гончей, только затягивающиеся возле стежки, но в боли Джеймс нуждался как никогда. Хотя бы ради того, чтобы убедиться, что он все еще жив.
У не задернутого занавеса возник желтоглазый демон. Его присутствие Джеймс ощутил нутром и лениво приоткрыл веки. Во внимание первым же делом бросился фиолетовый след, окольцевавший шею Ричарда. Вторым — разбитое лицо. Тогда-то Джеймс и прикинул, что, вероятно, и сам выглядел не лучше. Чего стоили одни ободранные руки, покрытые коркой запекшейся крови.
Ричард дождался, пока женщина в белом наложит повязку, и ослабшим до полутона голосом произнес:
— Оставьте нас.