Так рождалась «Мария» – в крови одного-единственного человека.

– Спирит не предназначен существовать в такой форме. Он попытался сбросить ее и снова стать собой. Вернуться к изначальному состоянию, но они заперли его на поверхности. А здесь он мог только прорастать дальше – в другие предметы и людей. Тогда мастрессы, которые еще оставались в живых, опустили платформу под Грандвейв и запечатали лаборатории. Чтобы предотвратить распространение.

Они оставили его кричать в одиночестве. Там, где никто не услышит.

Новорожденная «Мария» не знала ничего, кроме боли. Не хотела ничего, кроме как умереть.

И снова стать тем, чем была с самого начала – силой, живущей на изнанке.

Чтобы помочь, нужно было погрузиться очень глубоко.

Смогла бы Кейн вернуться? Осталось бы от нее хоть что-нибудь достаточно человечное, чтобы захотеть вернуться?

– Что дальше?

– Не отпускай мою руку.

– Не отпущу.

Кейн раскрылась навстречу крику, впустила в себя боль «Марии», и изнанка хлынула в нее, как в открытую дверь.

Как острый осколок. Навылет.

Больно! Так больно! Помоги!

Кейн корчилась в этом крике, терялась в агонии и беспомощности.

«Мария» утаскивала ее все глубже и глубже. К сияющему центру, где архетипы сливались в единое целое и становились самой жизнью.

Все остальное становилось неважным.

Анна Кейн? Кто это?

Что это?

Где-то наверху кто-то все еще держал ее за руку.

И поэтому она оставалась собой.