– Нет-нет. – Мичи убрала тряпку от лица. Глаз у иттан-момэна не обнаружилось. Мичи решила смотреть в середину тряпицы. – Простите, но вы когда-то были людьми?

– А откуда вообще берутся духи, как не из умерших людей? – поразился неосведомленности Мичи иттан-момэн. – Обычно вещи оживают, оборачиваются ёкаями, да неприкаянные, обиженные души становятся онрё. Наш случай особый, мы из людей обернулись вещами. Потому как иначе в отеле мы никому не нужны. Не потерпит Хакусана-сан наших удрученных лиц.

– Кто такая Хакусана-сан? – спросила Мичи.

– Главная хозяйка. Мать господина Сэдэо, бабушка господ Рюу и Нобуо.

– Рюу! – Мичи отбросила иттан-момэна. Провела ладонью по щеке, ощутив гладкость кожи. Она не совсем понимала, каким образом остались при ней все телесные ощущения, но главное – дух помог ей. – Вот кто мне нужен!

Забыв поблагодарить тряпку, которая от обиды забралась под татами, Мичи рванула к двери, дотронулась до дверной ручки и отлетела обратно к своему телу.

– Вам лучше дождаться господина Рюу в номере, – посоветовал зонтик с человеческой ногой. Он появился последним и наблюдал за Мичи из угла единственным глазом. – Рюу-сан довольно скоро придет, меня послали известить вас. Иттан-момэн, на кухне ждут.

Так они и менялись.

Солнце окрасило верхушки сосен кармином, медленно спустилось по склону и нырнуло в набежавшие тучи – прикрыть утомившееся за полдня лицо. Туман забрал красный оттенок, оставив над лесом розоватую пудру. Внизу, на двух этажах отеля, кипела жизнь: стучали деревянные сандалии постояльцев, гремели колеса тележки, развозившей завтраки, раздавались тихие шлепки тел о воду – те, кто встал пораньше, заполняли купальни. Мичи тянуло к живым звукам. В груди, куда ударила невидимая рука, жгло и требовало спуститься, позвать на помощь. Дверь номера держала оборону, Мичи сражалась с преградой и получала отпор вновь и вновь.

– Надо вернуться в тело, тогда меня пропустит, – решила она. И с разбегу плюхнулась на живот Мичи-на-футоне.

– Ох, неуважение какое, – прокряхтел старческий голос.

Мичи перекатилась на пол, сжалась в позе эмбриона. На балкон заглядывал огромный череп. В пустых глазницах покачивалось по бумажному фонарю. «Как в моем сне!» – подумала Мичи, прижалась к своему телу и взмолилась:

– Я еще не готова, пожалуйста, оставь меня. Дай мне еще один шанс!

– О чем она? – спросил череп у человечка в соломенной шляпе и набедренной повязке, который появился еще утром, сидел под журнальным столиком и молчал.

– Решила, что ты за ней, – пояснил человечек, – что ты смерть.

– Что ты! – Из-под балкона поднялись гигантские кисти, желтоватые косточки стукнулись друг о друга, скелет замахал руками. – Будь я смертью, стал бы заглядывать в окно? Смерть встречают у ворот, если ты не знаешь. Позвольте представиться: гася-докуро[32], местный сторож. Что тут за столпотворение?

И гася-докуро, услышав, что Мичи пытается вернуться в тело, тоже предложил прыжки с потолка.

Занятая важным делом, Мичи не услышала, как щелкнул замок. Рюу замер у двери в ванную, наблюдая за кувырками под потолком.

– Кажется, сейчас! – прокричала Мичи в полете. – Я что-то чувствую!

Жизнь не обхватила легкую душу оковами тела. Мичи пролетела через Мичи-на-футоне, просочилась сквозь пол. Вывалилась из потолка номера на втором этаже, прошла сквозь женщину, переодевающуюся из юкаты в трапециевидное платье цвета красного вина. На мгновение поймала сбивчивое биение немолодого, полного любви и надежды сердца. Одновременно с чужими чувствами в Мичи всколыхнулся голод. Изумленная и испуганная, она остановила жадную хватку рук, отрастивших черные острые когти, в доле секунды от полыхающего средоточия любви. Подавила рычание, чуждое, но, без сомнения, принадлежащее той Мичи, какой она стала, не проснувшись утром. Заставила себя пролететь дальше, в другой номер, который, к счастью, оказался пустым, а оттуда – в главное фойе рёкана. Из служебной комнаты за стойкой регистрации вышла пожилая женщина. Согнутая, с плечами разной высоты, костлявыми руками и ужасно худым лицом, она взирала на Мичи. «Хозяйка», – догадалась Мичи. Лицо владелицы рёкана походило на запеченное и после высохшее яблоко, седые волосы, собранные в тугой пучок, оттягивали виски. Хакусана-сан напоминала старинный манускрипт с запечатанными на коже прожитыми годами.