Хакусана поднялась с пола. Нетронутый футон, массивный стол и сиденья со спинкой, два шкафа со стеклянными дверями. Полки одного завалены бумагами, за стеклом другого выстроены куклы – округлые головы, овальные тела. В углу столик со свечами, палочкой благовоний и фотографией мужа. Кабинет служил хозяйке рёкана спальней.
– Свернись, – велела Хакусана.
Боробо-тон – старый, потрепанный футон много раз мог задушить ее во сне, ведь считалось, что боробо-тон – злой, опасный ёкай, чей дух не успокаивается и по истечении ста лет. Но он послушно свернулся и прыгнул под стол. Когда-то и боробо-тон был человеком. Хакусана не могла припомнить, кем именно был футон в прежней жизни, да и не старалась она вспоминать, кто есть кто. Куклы хранили память лучше хозяйки. Хакусана подошла было к шкафу, чтобы найти нужную куколку, но передумала. Вернулась к столику с фотографией.
Муж укорял Хакусану грустным взглядом маленьких глаз, с опущенными, спрятавшимися в складках морщин уголками.
– Нечего смотреть, ты отказался, – сказала Хакусана. – Оставил меня разбираться со всем одну. Вот и сейчас не смотри.
Она отвернула фотографию к стене. Свечи догорали, уступая место свету дня.
6. У обратной стороны тоже есть обратная сторона
– Я умерла, ты понимаешь или нет! – надрывалась Мичи. – Мама!
– О, – повторяла довольная мама, пока Мичи нажимала на разворот экрана, переводя видео то на себя, перекошенную от криков, то на другую себя, лежащую без чувств. Махала безжизненной рукой, махала своей и снова возвращала камеру к футону.
– Чудесный номер! – восторгалась мама. – Надо было поехать вместе. Представляю, какой чистый там воздух!
– Ты издеваешься, мам? – Мичи трясла телефоном. – Я умерла, слышишь?
Мама расспрашивала о том, что подали на ужин, сколько купален в рёкане и есть ли на этаже симпатичные одинокие юноши.
– Бабушка. – Не сумев добиться от матери сочувствия скоропостижной смерти, Мичи позвонила куда более серьезному человеку.
Бабушка появилась на экране не сразу. Мичи увидела вызревшие стручки гороха, обзор тут же закрыл палец в желтой перчатке, раздалось приглушенное ворчание на дурацкие кнопки, которых нет, в камеру заглянуло солнце, снова палец, уже без перчатки, бабушкино ухо с оттянутой мочкой и только потом лицо.
– Ба, я не знаю, что мне делать! Я умерла! – Мичи начала сразу. Бабушкины брови подлетели к основанию волос, но сразу вернулись в обычное положение, по форме напоминая гороховые стручки.
– Я не сомневалась, что ты во что-то вляпаешься, – заявила бабушка. – И точно.
Изображение в телефоне опять запрыгало, поскакали грядки, небо, садовые инструменты, три ступени на кухню, располагающуюся позади дома. Застучали сабо, зашлепали босые ноги, бабушка торопилась. Телефон показал плиточный пол, деревянный пол, кухонный шкаф. Мичи услышала плеск воды. Экран потемнел, бабушка положила телефон на стол. Шумно выпила то, что налила. Поднесла телефон к носу и продолжила:
– Ты уже путаешь свои сказки с реальностью. Замуж тебе пора. Замужество выбьет любую дурь.
Телефон затрещал, связь оборвалась.
Духи с интересом следили за последней попыткой Мичи связаться с внешним миром.