Юлия

– Ты посмотри, что они вытворяют! – Грэг говорит это ей, наверное, в сто пятидесятый раз. – Сумасшествие. Накал в сто тысяч вольт. Можно гордиться и умирать от беспомощности: я им не нужен, понимаешь? Они сейчас творят нечто иное, огромное, волшебное, отличающееся от канонов. Да что там – это здорово до мурашек по коже.

Юля понимает. Они наблюдают за двумя парочками не первый день. Да, их теперь четверо: Макс и Альда, Валера и Лиза. Квартет, что готовит уникальный и мощный по своей силе танец.

– Они хотят выступить на фестивале. Думаю, в рамках страны они не остановятся. Мир ждёт их. А я уверен: миру нужны такие, как Макс и Альда. Мне больше нечего им дать.

В голосе Грэга – сожаление. Лёгкая грусть ложится ему на плечи и эполетами усталого генерала тянет вниз, меняя осанку.

– Макс и Альда не конец жизни, а способ выйти на новый виток, – мягко журчит Юля и пальцами гладит плечи любимого мужчины, смахивая паутину сомнений.

– Думаешь? – Грэг не меняет позу, но по вздоху она слышит, как его немного отпускает.

– Уверена, – целует его в щёку и ерошит светлые волосы в туго затянутом хвосте. – Они – дыхание, Гриш. Воздух, способный заряжать и вдохновлять. Ты лучше дыши глубже, больше пользы будет, чем от страданий из-за того, что дети выросли. Рано или поздно птенцы улетают, иначе им не расправить крылья, не спеть свою песню.

– Какая ты у меня мудрая, – Грэг поворачивается и целует Юлю в макушку, а затем – в щёку и, подумав, в губы. Долгий и непочтительный поцелуй с запахом кофе и пороха, от которого она готова взорваться, как праздничная хлопушка.

У Юли есть тайна. Даже две. И пока она не готова признаться почти мужу ни в одной из них.

– И раз-два-три! – дирижирует деятельная Лиза, вдохновенно размахивая руками. Валера на их фоне – всего лишь фигура, неприметная и почти сливающаяся со стенами. Но убери его – и магия рассыплется на части, перестанет действовать. – Альда, ты спешишь! Макс, ты отстаёшь! Валера, ну что ты замер, как великий страж? Давай картинку, не тупи!

– Мы им сейчас не нужны, лишние, – бормочет Грэг, прижимаясь всем телом. – Предлагаю сбежать. Недалеко. Тебя не оскорбит, если мы запрёмся в моём кабинете и кое-чем займёмся?

– Поизучаем методическую литературу? – Юля пытается изобразить невозмутимость, но ей плохо удаётся: рваные вздохи, похожие на стоны. Куда она катится, взрослая, самодостаточная женщина, мать почти взрослой дочери?..

– Можно и так сказать, – Грэг теснит её грудью и бёдрами, вызывая искры во всём теле. Кружится голова. Иногда приятно терять контроль и позволять своему мужчине творить всё, что захочется.

Они не входят в двери – вваливаются, разгорячённые, с сумасшедшим блеском в глазах. Юля уже ничего не соображает, но улавливает щелчок. Грэг помнит, что закрытые двери – возможность скрыться от внешнего мира.

– Попалась! – это почти шёпот – хриплый, немного со смехом. Большие ладони обхватывают грудь, и Юля выгибается им навстречу. Она горячая и влажная, охваченная томлением и предвкушением того, что сейчас непременно случится.

В нём сейчас нет излишней нежности – слишком много жёсткого напора и нетерпения, словно они сто лет не виделись. Он не раздевает её – не до этого. Задирает юбку до талии, нагибает над столом.

Пальцы пробираются между ног – уверенная, умопомрачительная ласка, заставляющая стонать и подаваться навстречу этим рукам, что знают, знают её, но не перестают удивлять, боготворить, радовать.

Трусики спадают на пол. Юля нетерпеливо переступает через них. Взвизгивает молния. И вот он весь – горячий и твёрдый – в ней, до основания, до самого донышка. Там, где ему – самое место. Единственное – ревниво и собственнически думается ей.

– Единственная моя, – жарко шепчет Грэг , вторя её мыслям. И совсем сумасшедшее бьётся в голове, как сердце: они то самое целое, неделимое, когда и мысли, и слова совпадают, когда пульс бьётся в едином ритме. Когда кажется: ближе и роднее быть не может, и каждый раз что-то объединяет их ещё плотнее.