Она любит спать, закинув ногу на его бедро. Ей нравится переплетать пальцы просто так и когда они любят друг друга. Это их фишка – ни с одной девушкой он не делал подобного. Да и были ли они, какие-то там девушки?..

Сплетаться пальцами и умирать от счастья. Целовать любимые губы и прижиматься телом – молодым и горячим, неистовым и неутомимым.

Они много занимались, танцевали, спорили до хрипоты, подбирая движения. Меняли концепцию танца, тиранили Валеру и отмахивались от вездесущей Лизы.

Казалось, сил хватит лишь на душ и спать. Но, соприкасаясь, они вспыхивали, срывали одежду, любили друг друга языком тел и почти не говорили о любви вслух. Словно боялись вспугнуть. То там, то здесь рвался тонкий тюль их недомолвок – в прорехи естественно, как само собой разумеющееся, лезли слова, слетали с губ тихими признаниями, но и Альда, и Макс делали вид, что не поняли, не услышали, пропустили мимо ушей.

Не хотели сглазить, спугнуть, помешать эмоциям развиваться, отращивать крылья, но сердца знали – их не обманешь.

«Завтра» – давал он себе слово, и снова не трусил, но побаивался разрушить то, что между ними сложилось. Слишком ярко, до нехватки дыхания.

Он будил её поцелуями по утрам. Зацеловывал до беспамятства. Тонул в ощущениях и не мог, не хотел насыщаться.

Он входил в неё бережно, растягивая удовольствие. Обожал её стоны, гордился каждым её оргазмом. Он учил её любить себя. И радовался, как сумасшедший, когда Альда однажды перестала страдать и сама подставила для поцелуя ногу со шрамом-змеёй. Это была его личная маленькая победа.

Альда оттаивала, сбрасывала старую кожу, как ящерица, вылетала из кокона бабочкой, преображалась. Счастливые глаза. Чистый смех. Открытая. Счастливая. Его.

Макс уже и не вспоминал замкнутую холодную девчонку, что пришла к нему однажды. Но с другими она держала дистанцию. Не раскрывалась – вежливо-холодная, недоступная, гордая. И этот дикий, невероятный контраст будоражил, заводил безумно: с ним она особенная.

– О чём думаешь? – почти невесомо проводит она пальцами по его волосам, и Макс закрывает глаза, отдаваясь этой очень скромной ласке.

– О нас, – он почти не лжёт, потому что Альда и он для него – знак равенства.

– Да? – тонкие руки обнимают его за плечи. Спиной он остро чувствует Альдину грудь. По телу невольно прокатывается дрожь. Хочется сжать Альду в объятиях, но Макс терпит. Иногда есть границы, за которые ему претит переступать.

Макс кивает. Получает поцелуй в макушку, а затем Альда растворяется в пространстве. Краем глаза он видит, как она устраивается на диване, поджимает по-турецки ноги, кладёт на колени локти и слегка раскачивается, думая о чём-то.

– Не поворачивайся, Макс, – просит Альда, и он подчиняется напряжению в её голосе.

Сразу портится настроение: Макс понимает, что она хочет сказать нечто неприятное. Вместе с этим появляется желание вскочить и запечатать её прекрасные губы ладонью. Пусть грубо, но верно, чтобы тяжёлые слова не упали камнями, не поранили ни его, ни её.

– Помнишь, ты однажды просил рассказать… Не знаю, почему сегодня. Может, готова.

Поначалу он плохо соображает, о чём речь – так не хочется портить вечер. А потом на него накатывает.

Это как испарина, липкий пот, когда становится плохо. Он не может сказать «нет», отсрочить неизбежное. Потому что нужно проговорить вслух самое болезненное. Сам предлагал сделать это однажды, но тогда Альда пошла на попятный.

Макс дёрнулся, желая спрятать Альду от самой себя. Укрыть, уберечь, разделить боль.