Знаешь, мне тогда это показалось игрой. Я большой и сильный. Ловкий и… Я играючи по перилам мостов ходил, трюки делал. По фонарным столбам как обезьяна карабкался. А тут фигня какая-то. Там и высоты никакой толком не было. Для детишек – да. Я туда легко, как по болотным кочкам. Мне даже понравилось. Малыша передал старшим в руки. Назад спускался. А дальше… на край плиты – и всё.

От боли сознание потерял. Ногу придавило. Мальчишек и след простыл, испугались. Не сразу обо мне рассказали – боялись, влетит, что по стройке лазали. В общем, это уже ничего не решало, наверное. Кости ступни раздробило. Если бы сразу, возможно, но не в этом городе… И так далее. А тогда осталось одно решение – ампутация.

Руки Альды дрогнули и прижали его покрепче. И Макс выдохнул. Неосознанно он ждал хоть какого-то знака от неё. И дождался.

– Я не такой сильный, как ты. Не мог понять и смириться. Истерил. Ингу во всём винил. Я ведь из-за неё в армию пошёл. А так бы мамино-папины связи могли бы избавить меня от этого удовольствия. Озлобился, замкнулся, не хотел ни с кем общаться. А дальше ты знаешь. Я словно другим человеком стал. Растерял всё, что было во мне хорошее.

– Всё позади, Макс. И уже не вернётся, – шепчет Альда. Тонкие пальцы снова касаются его скул и щёк. – Пусть уходит, отпусти.

– Я отпустил, правда. Поэтому и хотел рассказать всё, чтобы замкнуть круг. Перестать оглядываться, искать причины и спрашивать: почему? Почему я, почему случилось. Я не знал, как дальше жить. А теперь знаю, вижу, понимаю. Надеюсь, чёрт побери.

– Вот и хорошо, – отстраняется Альда, чтобы посмотреть ему в глаза. Пристальный взгляд, немного тревожный. Нижняя губа закушена почти до крови.

– Что-то не так? – Макс чувствует её настроение и напряжённость.

Альда медлит, качает головой, молчит, а потом всё же спрашивает:

– Ты так сильно любил её, да?..

– Любил, – признаётся честно, и ловит её ладони, сжимает крепко в своих, не давая освободиться. – Посмотри на меня, Альда.

Она вскидывает голову. Натягивает маску. Идеальные черты Снежной королевы – безупречные линии, из которых можно гнуть слово «вечность».

– Нет, не так, – целует её веки, щёки, губы, подбородок, шею. – Ну же, не надо, не прячься. Я поэтому и рассказал тебе всё, чтобы стряхнуть с себя прошлое. Чтобы не было недомолвок и тайн, понимаешь? Больше нет того Макса и тех чувств. Это как в матрице – перезагрузка. Да, старьё никуда не делось, но заняло свою ячейку и пусть валяется. Я тебя люблю, слышишь? Только ты. Никто не нужен.

У Альды поникают плечи, будто из неё выпустили воздух. Судорожный всхлип. Но она не плачет, нет. Прорвалось напряжение. Живая. Настоящая. Снова его Альда. Скромная молчунья, что даже сейчас не захотела кинуться ему на шею, например.

– Ты мои ноги, глаза, крылья. Жизнь моя – ты. Нет никого больше в моём сердце – наполнила до краёв, вытеснила всё ненужное и бесполезное. Не знаю, смогу ли я до конца выразить всё, что чувствую к тебе. Моя Альда. Моя ведь, да?..

– Твоя, – шепчут её губы. Дрожат чуть заметно. – Давно. Но мне бы никогда не хватило смелости подойти или обратить на себя внимание. Так что ничто не происходит просто так.

Макс целует её тонкие ключицы. Укладывает осторожно на спину, накрывает собой. Крадёт её стон, когда задирает футболку и касается языком напряжённых сосков. Прокладывает поцелуи к животу и ниже.

Это как в первый раз – по-особенному, по-другому. Ничего не изменилось. Люди те же, декорации те же, а чувства, ощущения – другие.

– Скажи мне, – шепчет Макс, наполняя Альду собой.

– Люблю, – солнечным зайчиком пляшет признание Альды.