Книги
Незавершенная революция
Как было указано ранее, совершенно свободно на выборах нового царя были выдвинуты кандидатуры иностранных претендентов. Это и согласие их участвовать в этих выборах свидетельствует о том, что на тот момент такие региональные державы как Речь Посполитая или Швеция были заинтересованы не в военной оккупации России, а в ее стабилизации, осуществляемой Временным правительством, и достижении в ней своих целей политическим, а не военным путем. В целом, надо понимать, что на тот момент для Старого света, еще не принявшего форму мира суверенных государств-наций, династическая транснациональность была в порядке вещей. Не была исключением, как мы видим, и Россия, являвшаяся ее частью, вопреки образу, который ей создают сусальные патриоты. Более того, как показал позже опыт с приглашением Вильгельма Оранского на британский престол, иностранное происхождение монарха вкупе с сильными национальной элитой и обществом, могло быть фактором, способствующим учреждению ограниченной, конституционной монархии.
Однако именно этого сильного, а точнее зрелого общества и его элиты в России и не было. Иначе трудно объяснить тот факт, что новым царем был избран не один из военных лидеров, не человек царской крови и не влиятельный иностранный монарх на договорных (конституционных) условиях, а ничем не примечательный сын находящегося в посполитском плену «воровского патриарха» (поставленного патриархом «тушинским вором» — «Лжедмитрием II») Филарета.
Военной силой, поддерживавшей Романова, были казаки, но очевидно, что в таких сложнейших условиях учреждения нового государственного консенсуса, без влиятельнейшей политической поддержки этого для успеха было недостаточно…
Как было указано выше, Иван Грозный пытался быть интегральным религиозно-политическим имперско-народным вождем, встречая в этом качестве сопротивление представителей как боярских, так и церковных кругов. С его смертью эта интегральность распалась на несколько разнонаправленных элементов. Годунов, будучи царем из бояр, вел с боярством дела пряником и кнутом. Для того, чтобы устойчиво стоять над ним, как Иван, ему не хватало легитимности царской крови, для того, чтобы быть первым среди равных — эгалитаризма. Но Годунов снискал себе расположение церкви, в частности, учреждением Патриаршества, роль которого наши современники сейчас могут оценить на фоне борьбы вокруг украинского томоса (результатом которого, кстати, стало учреждение даже не Патриаршества, а только Митрополии).
Церковные лидеры, очевидно, были одним из игроков в событиях начала XVII века наряду с харизматическими военно-политическими лидерами разного рода, полевыми командирами и боярством. Как уже было сказано, Михаил Романов был сыном Филарета, а тот в свою очередь — одним из двух, наряду с казанским Гермогеном, видных церковных деятелей той эпохи. При этом, Гермоген был принципиальным борцом с «поляками» и «официальным» патриархом, поставленным Шуйским, а Филарет — патриархом параллельным. Таковым его сделал первоначально второй воображаемый Дмитрий в своем Тушинском лагере, по локации которого в историографии романовского государства его обозвали «тушинским вором». Таким образом, если второй воображаемый Дмитрий был «тушинским вором», то Филарета стоило бы считать, «воровским патриархом». И, опять же, интересен символизм — в кругах сегодняшней РПЦ бывшего местоблюстителя ее патриаршего престола Филарета Денисенко, впоследствии самовольно основавшего и возглавившего Киевский Патриархат в независимой Украине, считают за это самосвятом и еретиком. Однако кем же тогда считать митрополита, принявшего сан патриарха из рук «самозванца» и «вора», по официальной церковно-самодержавной версии? Да еще и потом, сидя в Польше, призывавшего возвести на престол освобожденной от поляков Москвы польского королевича? Тем не менее, все это не помешало его сыну признать вернувшегося из Польши в Россию отца ее официальным патриархом, хотя сегодня за то же самое Московская Патриархия обвинила Константинопольский Патриархат в узаконивании раскола и ереси. То есть, вопреки сусальной «славянофильской» легенде о симфонии властей в Московской Руси при Романовых до Петра, с их приходом власти и царская, и патриаршья власти оказались в руках одной семьи — то ли «воровской патриарх» Филарет проложил дорогу к власти сыну, то ли тот узаконил патриаршество отца.
Есть еще одна причина, которая позволяет считать церковный фактор ключевым не только в восхождении, но и в политике Романовых. Нет сомнений в том, что во всех этих событиях православие играло важную мобилизующую и маркирующую роль для определения свой-чужой. Действующими лицами со стороны «поляков», игравших роль раздражителя для всех русских в этих событиях, в значительной степени были природные выходцы из Руси, считавшие себя русинами. Но это были представители другого культурного круга — западнорусского, малорусского, которые, даже если не были униатами, в культурном отношении существенно отличались от великорусов. Для великорусской национальной стихии таким образом православие воспринималось как культурно-идентифицирующий фактор, и церковные лидеры эффективно использовали его для противостояния потенциальной униатской угрозе, исходящей из Речи Посполитой. Но надо понимать, что стихийное великорусское православие (древлеправославие) и интересы церковной корпорации в России были не идентичны. Последняя никогда не была великорусской или национальной в полной мере, будучи исторически связанной с греками и поддерживая интенсивные интеллектуально-корпоративные связи с малорусскими церковными кругами, несмотря на отторжение последних в Московии. Этим-то кругам через некоторое время и дал зеленый свет на уничтожение великорусского древлеправославия Алексей Михайлович, что осуществлялось самой церковью, московским патриархом Никоном. Таким образом, эту реформацию никак нельзя представить как самоволие цезаристской власти, напротив, скорее «цезари» Романовы были изначальным проектом той клерикальной партии, которая в итоге закономерно «зачистила» великорусское древлеправославие.
Великорусская национальная стихия, проявившаяся в низовых военно-политических движениях, в частности, в противостоянии малорусским амбициям, несмотря на видимость победы, в итоге оказалась политически неоформленной и проигравшей. По своей сути эта стихия изначально вдохновлялась царским архетипом, и показательно, что ее наиболее мощный выразитель — первый воображаемый Дмитрий был настроен антиклерикально (но не антирелигиозно), проводя реформы, противоречащие интересам церковной корпорации. Этот первый воображаемый Дмитрий был свергнут боярами при поддержке церковных кругов, в том числе, по обвинению в его неправославности на основании несоблюдения московских обычаев, так как он долгое время прожил в Речи Посполитой. Забавно, однако, что это не помешало тем же самым кругам через какое-то время принять реформы, вырвавшие эти обычаи с корнем, как и позже принять царя (Петра I), запрещающего им следовать, в отличие от первого воображаемого Дмитрия, который никому ничего не навязывал и не запрещал. Да, в итоге и церковь, и боярство будут ликвидированы Петром I как самостоятельные корпорации, да и реальная династия Романовых вскоре пресеклась, а та, что продолжила существовать под их именем после, имела к ним примерно такое же отношение, как они к Рюриковичам. Однако в долгосрочной перспективе клерикальную партию можно считать выигравшей от этих реформ. Ведь, пусть и с бюрократическим Синодом во главе, как религиозная корпорация она сохранила абсолютную монополию на русских. А то, что эта монополия для большинства русских свелась в основном к ритуально-обрядовому церемониалу, так кто сказал, что ей было нужно что-то большее?
7. Асабийя Романовых — могильщик Великороссии
В целом, едва ли можно считать избрание именно Романовых причиной каких-то драматических последствий для России. Объективно они проводили политику, сформировавшуюся при Борисе Годунове, против которой и была направлена несостоявшаяся великорусская национальная революция. Это была политика в интересах русского аналога гвельфской партии — неспособной создать олигархическую республику (пусть и с выборным царем) элиты, нуждающейся в лидере, опирающемся на церковь. Дом Романовых, первоначально соединивший в своих руках патриарший и царские престолы, таким образом стал просто точкой сборки этой партии — асабийи Романовых, как ее можно называть в контексте нашего повествования.
И здесь требуется сделать важное терминологическое пояснение. Когда я пишу о клерикальной партии, то я пишу именно о клерикальной партии, а не о духовенстве в каноническом понимании. Так, тот же Филарет, будучи изначально боярином, был насильно пострижен в монахи и потом превратился в политическую фигуру, играющую на церковном поле. Равным образом, и миряне братья Траханиоты в свое время были видными представителями клерикальной партии, не занимая никаких позиций в иерархии духовенства, равно как и Иосиф Волоцкий был всего лишь игуменом монастыря, что не мешало ему определять политическую повестку церковной корпорации. И сегодня на примере РПЦ мы можем назвать немало достаточно высокопоставленных представителей духовенства, которые держатся вдали от политики, и немало мирян, которые в отличие от них являются активными и видными представителями клерикальной партии, ибо продвигают соответствующую социально-политическую повестку. Клерикализм в этом смысле есть ничто иное как использование церкви в политических целях одновременно с использованием политики для укрепления позиций церкви, превращение церкви, либо другой религиозной корпорации в инструмент и центр политической мобилизации. И с этой точки зрения условно можно говорить о русском аналоге гвельфской партии и клерикалах как политической силе в событиях XVII века.
Сами эти события имели двойственный характер. С одной стороны, их итогом стало возвращение власти тех церковно-боярских кругов, на которые пытался опираться Борис Годунов, и с выступления против которых под руководством харизматического народного царя и в последующем просто харизматических вождей, начались низовые, национально-революционные по сути движения, представляющие собой стихийную форму проявления политической субъектности нации, ее желания вершить свою судьбу.
Все эти движения были интересны тем, что они не были организованы сверху, государством, а действовали либо прямо против центральной власти, либо в качестве реакции на ее ослабление. Возникшая в Нижнем Новгороде хунта Пожарского не была исключением — это было движение национально-политической самоорганизации, возглавленное военной элитой при поддержке местного и партнерского иностранного капитала. Превращение этого движения в хунту — не только армию, но и правительство, которое при этом не поддалось соблазну присвоить себе власть, но было достаточно зрелым для осознания необходимости выборного учреждения нового государственного порядка — еще одно свидетельство его качества де-факто национального авангарда в тот момент. Ведь впервые Российское государство учреждается не княжеской династией, не благодаря ханскому ярлыку, а фактически воссоздается из руин тем политическим субъектом, что демонстрирует все признаки политической нации.
Однако эта нация не сумела закрепиться как нация общественного договора. Учредив консолидированную власть, она не сумела задать для нее тех правовых и институциональных рамок, которые бы заставили ее считаться с незыблемыми политическими, религиозными и просто личными правами, обеспечивающими существование этой нации.
Земские соборы так и не стали национальными парламентами, не только в буржуазно-демократическом, но и в полноценном сословно-представительном смыслах. Потенциал развития в этом направлении у них, очевидно, был. Однако Романовы, на первом этапе вынужденные привлекать их к решению государственных вопросов, в итоге сводят их на нет. Опять же, винить в этом только их было бы неправильно — в других европейских странах монархи тоже стремятся к установлению абсолютизма, однако, в ряде случаев сословия оказывают этому сопротивление. Очевидно, решающую роль в этом играет идея права, то есть, осознания своих вольностей, неотчуждаемых прав, личностного достоинства, в конце концов, с которыми при любых обстоятельствах обязана считаться власть. Увы, этого-то и не видно у великорусского общества в Московии — если в Англии Великая Хартия Вольностей появляется уже в XIII веке, ставя во главу угла права свободных англичан и их институциональные гарантии, то принятое одним из последних Земских соборов в 1649 году Соборное уложение представляет собой явно государство-репрессивно-центричный свод законов, никак не ограждающих права подданных от произвола суверена.
С таким подходом удивляться поведению этой власти в дальнейшем, конечно, нет смысла. Религиозная реформация, начатая ей в середине XVII века должна быть рассмотрена под этим углом. Кто уполномочивал власть фактически менять религию народа? Последний полноценный Земский собор состоялся в 1653 году и принял в состав России левобережную Украину, к чему мы еще вернемся. А церковный собор, на котором были приняты решения о принудительной и воинственной реформации московского древлеправославия, состоялся год спустя.
Почему вполне уместно говорить не о каких-то незначительных обрядовых реформах, как их пытаются представить их апологеты и адвокаты, а фактической смене национальной религии великорусского народа? Как показали автор почти отовсюду удаленного богословско-социологического труда «Понятие „скверна“ („погань“) в средневековой Руси и современном старообрядчестве» протоиерей Георгий Крылов и бурная (мягко говоря) реакция на него современных православных («никониан»), разными у древлеправославных великорусов и пореформенных никониан были не отдельные обряды, а само мировоззрение.
Прот. Крылов наглядно объяснил, что до никоновских реформ древлеправославные великорусы фактически жили по своему «шариату». Подобный провокационный для православного сознания термин используется мною не просто так. Обсуждение удаленной с первоначально опубликовавшего его сайта «Богослов» статьи прот. Крылова продемонстрировало, что понимание современными православными мирянами и клириками сути ритуальных правил и ограничений, существовавших у древлеправославных великорусов, невозможно на платформе возобладавшего в христианстве маркионовского мышления, противопоставившего Новый Завет Ветхому. Но как оно будет непонятно или даже чуждо подавляющему большинству современных христиан, так, с первого взгляда, оно будет предельно ясно религиозно практикующим мусульманам, живущим по шариату, или иудеям, живущим по галахе.
Великорусский древлеправославный «шариат», описанный прот. Г. Крыловым, устанавливал для придерживающихся его правила досконального регулирования всех, включая мельчайшие детали, аспектов жизни, так же, как это делают исламский шариат и иудейская галаха. Это и правила ритуальной чистоты, разделение вещей и действий на чистые и нечистые, подробная регламентация половой жизни через эту призму, правила приготовления и вкушения пищи и запреты в этой сфере, домохозяйство, социальные отношения, рождения и похороны. Словом, юридическое регулирование всей жизни человека, с момента его появления на свет и до его ухода из этого мира.