Книги
Незавершенная революция
У степняков Бату, а позже Орды совершенно точно не было цели колонизировать города и веси Русской равнины — их вполне устраивало установление политико-экономического контроля над Русью в виде утверждения ее князей посредством раздачи ярлыков, изъятия дани и ограниченного использования их военно-демографических ресурсов. Целью же Западного похода Бату, по мнению ряда исследователей, вообще было подчинение кипчаков и консолидация под своей властью сплошного степного континуума, шедшего по границам Руси и накладывавшегося на них.
Идеологически к моменту прихода батыевцев (термин более нейтральный, чем обязывающие и рискованные ошибками «монголы» или «татары») Рюриковичи уже были православными, то есть, включенными в византийский цивилизационный проект в качестве его варварской периферии. Однако надо понимать, что произошло это включение практически накануне пришествия батыевцев, после провала проекта и убийства амбициозного князя Святослава, которого византийцам удалось нейтрализовать, кстати, руками своих печенегских (то есть, степных) вассалов. В свою очередь батыевцы были религиозно всеядны, нейтральны и терпимы. Такими были и ранние ордынцы, что, видимо, позволяло греческой церковной корпорации на Руси не только не воспринимать подчинение им как трагедию и пользоваться их полным благоросположением, но и рассчитывать на их обращение по тому же принципу, как и ранее руських князей.
Однако в 1313 году византийский проект в Северной Евразии терпит тяжелое поражение — правитель Золотой Орды хан Узбек, ранее принявший Ислам, провозглашает его государственной религией. Таким образом, исламский проект выигрывает в конкуренции c православным, да и христианским в целом (учитывая интерес к Орде западных миссионеров) за одну из ведущих держав того времени. Вторым таким чувствительным, травматическим поражением, понесенным от исламского проекта для православного стало завоевание османами Византии.
Для русских князей, да и для русских земель и людей, впрочем, это мало что меняло — исламская Орда сохраняла такую же терпимость к православию, как и ее «языческие» предшественники. Но у представителей церковной корпорации, особенно иностранцев, что переселялись на Русь, видя в ней новый оплот православия после падения Византии, отношение к «татарам» (с момента исламизации о них уже можно говорить, хотя и не в современном смысле) должно было поменяться совершенно точно.
Экономика, политика, демография — все они переплелись между собой в условиях т. н. «великой замятни», когда нашествие Тимура, эпидемия чумы и внутренние склоки выкосили ордынский мир. Московия же, выучившаяся у него, напротив, наливалась силой как региональный центр. Время Ивана Грозного — это эпоха радикального изменения баланса сил в русско-степных отношениях и, как уже говорилось, создания Российского государства как такового, присвоившего себе ордынское наследие.
Для православного проекта это, конечно, было триумфом и реваншем в отношении обидчика и врага — ислама. Однако многие нюансы позволяют утверждать, что Рюриковичи, будучи включенными в православный проект, окончательно возобладавший в Московии при Софии Палеолог и Иване III, все же продолжают действовать в логике династическо-имперских отношений сюзеренитета-вассалитета (конечно, не в точном западном смысле), просто поменяв роли вассалов и сюзеренов. В частности, еще Иван Калита привлекал в Московию опальных ордынцев, давая им в кормление целые русские города, такие как Серпухов, Звенигород, Кашира, Юрьев, Сурожек, Мещерский (впоследствии Касимов). Взятие Казани, резня и замещение ее населения стали колоссальной катастрофой для татар, аналогичной Батыеву нашествию для Руси. Однако такая же участь за вычетом конфессионально-дискриминационного аспекта постигла и непокорный русский Новгород. Непокорность же Казани заключалась в победе крымской партии над партией промосковских татар, что и определило соответствующие действия Ивана IV, который и свой народ укрощал с не меньшей жестокостью. К слову, и то, и другое делалось при участии лояльных татар-мусульман, которые были одной из ведущих сил армии Ивана в Ливонской войне. Степняков ногайцев и башкир Иван пытался приручать дипломатическими и экономическими методами. Схожими по форме, хотя и другими по характеру были его отношения с православными казаками Дона.
Несмотря на то, что территория брутально завоеванного Казанского ханства была включена в русское этноконфессиональное пространство, подвергшись христианизации и русификации, лояльные татары при Иване еще пользовались его ограниченной веротерпимостью. Москва активно использует в отношениях с исламским миром, от торговых до дипломатических, лояльных татар и в частности номинально-статусное Касимовское ханство, которое сохраняется и содержится ради этих целей. Верные татары используются в многочисленных военных мероприятиях и, как известно, в лице своих мурз поддерживают избрание на Земском соборе 1613 года Михаила Романова.
Однако этноконфессиональная политика Московии отчетливо начинает меняться с фактического воцарения Бориса Годунова (то есть, еще при его марионетке Федоре Иоановиче), который, как мы помним, исторически становится первым фронтменом «гвельфской партии», выдвиженцами и лидерами которой после станут Романовы. Именно тогда, одновременно с учреждением Патриаршества, власти начинают «метать мечети», то есть, сносить их. Ожесточенная внутриполитическая борьба остановила этот процесс, но уже первый же Романов продолжает открыто антиисламскую политику. Так, в 1628 году лояльным мурзам мусульманского вероисповедания запрещается иметь в качестве крепостных православных христиан, исламизации которых, видимо, не без оснований опасается церковь. В 1649 году при Алексее Михайловиче Соборным уложением мусульманским мурзам запрещается иметь уже не только православных крестьян, но и наделы, которыми их пожаловали за службу московские князья и цари — если только они не примут крещение.
В итоге, одна часть мурз крестится и ассимилируется, а другая платит за сохранение своей веры потерей экономического благосостояния. Но интересно другое — несмотря на то, что Романовы предоставляют многочисленные льготы знати и простолюдинам, переходящим в православие, исламизация немусульманских народов только усиливается, в частности, в Поволжье. По крайней мере, это констатируется в императорском указе 1729 года: «Понеже в Российской Империи многие обретаются иноверцы, а именно: Мордва, Чуваша, Черемиса, Остяки, Вотяки, Лопари и иные им подобные, из которых народов небезызвестно есть, что Магометане превращают в свою веру, и обрезывают, чего Губернатору и Воеводе накрепко смотреть, и отнюдь до того не допущать. А ежели явятся такие Магометане или другие иноверцы, которые тайно или явно кого из Российских народов в свою веру превратят и обрежут, таких брать и разыскивать, и по розыску чинить указ по Уложению 22 главы 24 статьи, а именно: казнить смертью, сжечь без всякого милосердия». Более того, очевидно, что Ислам принимали и сами русские, что под страхом смерти запрещалось тем же Соборным уложением: «А будет кого бусурман какими-нибудь мерами, насильством или обманом русского человека своей бусурманской вере принудит, и по своей бусурманской вере обрежет, а сыщется допряма: и того бусурмана по сыску казнить, сжечь огнем безо всякого милосердия».
И здесь уже требуется обратить внимание на экономические аспекты данных событий. Русские крестьяне бегут от усиливающегося закрепощения к православным казакам, и это общеизвестно. Но не только к ним. В положении, во многом схожем с казаками по отношению к Московскому государству находились башкиры — народ, пытавшийся выстраивать отношения с ним на строго-договорной основе. А именно, военная служба (на которую башкиры как мусульмане шли с меньшей охотой, так как воевать приходилось с единоверцами) в обмен на «землю и волю», а именно вотчинное землевладение и полные личную свободу и внутреннее самоуправление. Как следствие, русские крестьяне бежали не только к православным казакам, но и (хотя и очевидно в меньшем количестве) к мусульманам-башкирам.
Русский историк Фирсов Н.А (1831–1896) писал об этом: «Тяжести, наложенные на тяглых людей и в том числе на иноверцев в царствование Петра Великого, в особенности введение подушной подати, усилили, как мы уже видели, еще более против прежнего произвольное переселение инородцев за Каму к Башкирцам. Эти переселенцы между которыми попадались и Русские податные люди, конечно уносили с собой не доброе чувство к Русской власти. Преследуемые сыщиками, они без сомнения готовы были пристать ко всякому восстанию против той власти, от которой спасались и которой нужно было страшиться, поселившись даже в лесах и горах башкирских». В материалах об Оренбургской экспедиции и башкирских восстаниях 30-х годов XVIII в. содержатся следующие сведения: «…Казанской губернии многие иноверцы и русские, оставя свои дома в прежних жилищах, отбывая платежа подушных денег и корабельных работ, а иные, убегая наказания за свое воровство, ныне живут в Уфинском уезде в Башкири. Тех всех указала е.и.в. выслать на прежнее жилище, также и беглых солдат… А ежели кто утаит хотя единого человека в своей деревне, с таковыми, яко с преступниками указу, поступлено буде». Про Тайнинскую волость: «Ныне же за смятением на Уфу и ездить невозможно. Они же противо указа принимают селить и в домах своих держать много русских беглых крестьян и солдат». В связи с чем российские власти требовали от башкир, чтобы «беглых русских, живучих между ними, немедленно всех без остатка на Осу или в Кунгур отдали». В свою очередь в 1735 году И. Кирилов и А. Румянцев разработали «Рассуждение, представленное в Кабинет, об управлении населением Уфимского уезда после окончания башкирского восстания», содержащее следующий фрагмент: «А явное есть ко всякому злу подозрение на них и на мулл, и абызов, таких же пришельцов, кои во-первых, утверждают и разпространяют закон свой и обрезывают не токмо чуваш и мордву, но и русских беглых, как о том заподлинно слышал». Это в своей автобиографии подтверждает и башкирский историк Ахмед Заки Валиди: «Русские, поселившиеся среди нас как лавочники или кузнецы, очень быстро усваивали наш язык, а их дети впоследствии долго пребывали под воздействием ислама, а иные, несмотря на запреты Российского законодательства, вообще переходили в ислам».
Петербургские же природные Романовы в развитие политики своих московских предков, напротив, стремятся к максимально возможной христианизации иноверческого населения Поволжья — язычников и мусульман. Апофеозом этой политики, приданием ей институционально-системного характера можно считать создание Анной Иоановной в 1740 году Новокрещенской конторы, призванной целенаправленно стимулировать обращение в православие иноверцев и, что не менее важно, их удержание в нем посредством комплекса мер социально-стимуляционного (многочисленные льготы), принудительно-ассимиляционного (по аналогии с политикой Инквизиции в отношении морисков и моранов) и репрессивного (запрет на возвращение в прежнее состояние под страхом смерти) характера.
Однако, эта политика не дает особых успехов. Тогда по ходатайству главы Новокрещенской конторы и Синода в 1742 году уже Елизавета Петровна предписывает: «имеющиеся в Казанской и прочих губерниях татарские мечети, которые построены после запретительных о том нестроении указов, где б оныя ни были, все сломать без всякого отлагательства и впредь строить не допущать и позволения в том не давать». По официальным данным «Экстракта в правительствующий Сенат из Казанской губернии о татарских мечетях», было снесено 545 мечетей: в Казанском уезде и Татарской слободе Казани — 418 мечетей из 536, то есть, 80 % всех мечетей, в Сибирской губернии — 98 из 133 (74 %), в Астраханской губернии — 29 из 40 (72 %). 100 % мечетей были разрушены: в Казанском уезде по Галицкой дороге (17 мечетей), по Алатской дороге (91 мечеть), по Зюрейской дороге (96 мечетей, оставлена одна). На Ногайской и Арской дорогах было разрушено 83 и 127 мечетей соответственно.
Такая политика по сути мало, чем отличалась от отношения государства Романовых к религии самих старых великорусов — древлеправославию, названному «расколом». Однако если гонения против татар-мусульман и староверов носили религиозно-социальный характер, то башкирский народ вел войну буквально за жизненное пространство и выживание как этносоциальный организм. И ее причины были не столько идеологическими, сколько экономическими в виде классического капиталистического колониализма империи, эпицентром и ресурсно-промышленной базой которого стал Урал. Тут фактически — примерно одновременно с ней — формируется русский аналог британской Ост-Индийской компании в виде настоящей империи Строгановых. Развитие их производства, разработка новых источников сырья требуют присвоения земель, которые башкиры воспринимают как свои вотчинные. Хотя, следует отметить, что отношения башкир с Россией складывались негладко с самого начала, как потому, что их присоединение к ней было не таким уж добровольным (точнее, консенсусным внутри самих башкир), так и потому, что характер этого присоединения башкиры и русские цари видели по-разному. Для башкир оно, если и было приемлемо, то только как вассалитет или союз, Россия же последовательно стремилась распространить на их земли свою власть. Как следствие, чисто башкирские восстания почти не прекращаются два века: 1572, 1581, 1616, 1645, 1662–1664, 1681–1684, 1704–1706, 1707–1708, 1709–1710, 1711, 1735–1736, 1737–1738, 1739–1740 и до 1755–1756 гг.
Действия российских сил по подавлению этих восстаний зачастую сопровождались классическим геноцидом, пусть и не всего башкирского народа, но отдельных его частей. Вот как очевидец этих событий русский чиновник и историк П. Рычков описал действия российских сил (кстати, при участии верноподданных тюрок и под руководством такового — Тевкелева «Алексея Михаловича», урожденного Кутлу-Мухаммеда) в башкирской деревне Сеянтус: «…близ тысячи человек с женами и с детьми их во оной деревне перестреляно, и от драгун штыками, а от верных башкирцев и мещеряков копьями переколото. Сверх того сто пять человек забраны были в один амбар и тут огнем сожжены. …И таким образом вся деревни Сеянтус жители с их женами и с детьми от мала до велика чрез одну ночь огнем и оружием погублены а жилища их в пепел обращено». По официальным данным, после подавления восстания 1735–40 гг. было убито 16 тыс. повстанцев, продано в рабство и сослано — 14 тыс., не считая тысяч тех, кому в назидание «просто» отрезали уши, язык и нос.
Схожей, хотя, возможно, менее брутальной в силу относительной кровно-религиозной общности была история отношений России и вольных казаков до того, как их удалось жестко встроить в российский государственный механизм. Наступление на казачью вольницу начинается с Бориса Годунова и приводит к серии казачьих восстаний по аналогии с башкирскими. Именно казаки на первом этапе стали ударной силой воображаемого Дмитрия I, который мобилизовал их обещаниями восстановить прежние вольности и привилегии, существовавшие при Рюриковичах. Казаки же были ударной силой и восстания Болотникова, который и сам был, если не урожденным казаком, то в значительной степени ментально оказаченным. Казачьими же по своим природе и целям, вопреки советской мифологии, представляющей их «крестьянскими», были восстания Разина и Булавина.
Однако империя относительно успешно нейтрализует разрозненные восстания: казачьи, башкирские и смешанные мусульманские, такие как восстание Батырши. Весьма интересным по своему характеру является такое малоизвестное событие как заговор сибирского губернатора Матвея Гагарина из рода Рюриковичей, планировавшего создать в Сибири независимое королевство, воцарив в нем правящий дом своих праотцов, и казненного за это Петром I Романовым. В этой истории показательно то, что в одном (хотя, признаем, что достаточно неоднозначном) лице соединяются две столь разные идеи как русский сибирский сепаратизм и реваншизм Рюриковичей, оттесненных от правления своим родовым уделом Романовыми.
Но ни одна из этих разрозненных попыток не смогла остановить железную поступь московско-петербургской империи, максимум замедляя ее на непродолжительное время, а то и ускоряя, как в некоторых случаях. Однако в 1773–1775 гг. происходит эпохальное событие — антиколониальная война коренных народов России — Северной Евразии против Петербургской империи во главе с Софией Августой Фредерикой Ангальт-Цербстской, более известной как Екатерина II («Великая»).
Канва этих событий известна — первоначальное восстание части яицко-донских казаков, отказавшихся возвращать в Россию беглых калмыков, было поддержано не только башкирами во главе с Салаватом Юлаевым и многими татарами, но и массами крестьян и частью горнозаводских рабочих. Восстание охватило большую часть Великороссии, от Урала до окраин Москвы. Политическим фактором, обеспечившим такой размах, стало использование руководством восстания традиции, известной нам по истории начала XVII века — сочетания освободительных требований и целей с объявлением его лидера чудесно спасшимся царем (Петром III), который их выполнит, вернув себе власть, присвоенную узурпаторами.