Книги

Незавершенная революция

22
18
20
22
24
26
28
30

Уровень развития грамотности, распространения информации и знаний, существовавший в раннем Средневековье, чисто физически не позволял охватить формирующейся прото-национальной письменной традицией весь этот обширный конгломерат. По этой причине можно предположить, что руськие письменная культура и самоназвание были достоянием княжеских дворов, монастырей и узкой прослойки грамотного городского населения, в то время, как основная масса населения древней Руси жила в своих локальных и племенных мирах. Подобное положение вещей верно даже для современных народов накануне развития таких национальных «социальных фабрик» как массовое книгопечатание и пресса, всеобщее начальное и среднее образование, призывная армия и т. д. И уж гораздо более выражено это должно было быть в раннем Средневековье.

По этой логике, единый руський народ со временем действительно мог бы сформироваться в едином руськом государстве. Но, как известно, на фоне внутренних усобиц его существование было окончательно прекращено тем, что известно как «татаро-монгольское нашествие».

С этого момента земли, которые исторически восприняли название «руських», геополитически разделяются на две части — юго-западную и северо-восточную, в которых в результате различных политических, культурных и этнических обстоятельств формируются новые страны и народы, имеющие к древней Руси примерно такое же отношение, как современные северо-тюркские народы — к Золотой Орде.

3. Европа и Евразия. Литва и Орда. Малая и Великая Русь

Европа ли Русь? Россия — Европа, несмотря на «татаро-монгольское иго», или уже отдельная от нее «Евразия»? Эти почти вечные для русской мысли вопросы обретают новую актуальность и новый смысл уже на фоне российско-украинского размежевания, происходящего на наших глазах.

Но дело в том, что Европа как характеристика имеет несколько разных смыслов. Отбросим совсем уж произвольные, идеологические — вроде ее сведения к современному ЕС с его «европейскими ценностями» — подобный дискурс имеет право на существование только в текущей политической полемике. Если говорить об основательных определениях, есть Европа как географическая категория, есть европейцы в генетическом смысле — современная популяционная генетика, admixture выделяют отдельный европейский генетический пул, к которому принадлежат люди, живущие сегодня на самых разных континентах. Но в культурологически-историософском смысле Европа как отдельная «цивилизация» или «культурно-исторический тип» мыслителями и на Западе, и на Востоке рассматривалась как западная или романо-германская. Освальд Шпенглер, которому ошибочно приписывают произведение якобы под названием «Закат Европы», и вовсе считал, что использование этого термина вносит ненужную путаницу, настаивая на недвусмысленном — Запад.

Наверное, для такого выделения Запада есть веские причины. Поднявшись во время Великого переселения народов с востока на запад, германцы в итоге сумели сорвать такой цивилизационный куш как римское наследие, владельцами которого они стали по праву победителей Рима, став его реконструкторами-обновителями. Будущие славяне не смогли взять Рим ни западный, ни восточный, оставшись зажатыми между ними, да еще и на пару веков в тени Аварского каганата. Это обусловило их цивилизационную вторичность, тот факт, что в отличие от германцев, которые были соучредителями западноримского мира наряду с романцами, славяне главным образом выступали в качестве объекта цивилизаторства, если говорить об их восточной и большинстве южной части — со стороны восточноримского мира, Византии.

Русь, возникшая в результате симбиоза варяжской, циркумбалтийской верхушки и восточнославянского субстрата вперемешку с другими местными племенами востока Европы, в этом смысле является характерным примером. Даже из честного анализа патролога Иоанна Мейендорфа следует, что говорить о глубоком восприятии ею византийской цивилизации, все еще существовавшей на момент принятия Русью от нее православия, не приходится. Скорее, речь идет о варварском (не в уничижительном, а в объективном смысле) пространстве на востоке Европы, находящемся в зачаточной стадии формирования высокой культуры при активном участии северных элементов; только — только установленной культурной гегемонии Византии; и опосредованном влиянии западных элементов — через контакты с Моравией, Польшей, Венгрией.

И именно в этой зачаточной стадии по целостности этого складывающегося организма был нанесен сокрушительный удар, оборвавший его развитие. В итоге, как указывалось ранее, произошло его разделение на две части (хотя между ними были и переходные варианты), но эти части разделились не только политически, но и оказались в разных геокультурных пространствах.

Пространством, максимально приближенным к Древней Руси, в этно-культурно-историческом смысле была Литва, развивавшаяся по схожему пути. С той, однако, разницей, что литовский князь Витовт выбрал государственной религией для своей державы не православие, а католичество. Нельзя сказать, что это автоматически сделало Литву органической частью Западного мира. В таковую ее хотели превратить рыцари Тевтонского ордена, нацеленные на католицизацию языческого северо-востока Европы через его германизацию. Витовт не допустил ее, приняв католичество на своих условиях. В глубинном смысле Литва так и осталась восточной, точнее, северо-восточной Европой, чья христианизация происходила самыми медленными на континенте темпами. Тем не менее, глобально она стала сателлитом и условной частью Запада, что было политическим аналогом более поздней Унии, призванной решать в отношении восточноевропейских народов схожие задачи — их приведения под скипетр Западного мира при сохранении сложившейся, автохтонной восточноевропейской идентичности.

И вот, именно в этом пространстве оказалась западная часть Руси, которая не станет Россией (вплоть до ее временного присоединения к ней в XVII–XX вв), а в последующем станет Украиной и Беларусью. Культура северо-восточных земель Руси сложилась иначе — они оказались под политическим доминированием не Литвы (которая сама по себе была Великим княжеством Литовским, Руським и Жемойтским), позже объединившейся с Польшей, а Золотой Орды.

Золотая Орда в отличие от Литвы, конечно, не была частью Запада ни в каком смысле. Впрочем, представлять ее как некий мир орков, отделенный от этого Запада неприступной оградой со рвами, тоже неправильно. Запад присутствовал в Орде посредством генуэзских колоний, равно как активную миссионерскую и дипломатическую деятельность в ней вела Византия. Кстати, именно последнее было одной из основных причин лояльности «русской церкви» Орде и наоборот. Ошибаются те, кто обвиняют православную церковь на Руси в «предательстве», так как в цивилизационном и политическом отношении это была «греческая» церковь, встроенная в соответствующий проект, а не «русская».

Тесные связи с Ордой существовали и у той же Литвы, и во время начавшейся в первой политической междуусобицы ее участники в виде различных противоборствующих сторон были частью чересполосного политического континуума этих двух раннесредневековых империй, что совершенно не соответствует представлению о непроницаемом разделении между мирами Европы и Евразии.

Тем не менее, конечно, у Орды, хоть и тесно связанной с Европой, Западом и его восточной окраиной в виде Литвы, существовала своя принципиальная политико-культурная специфика. В культурологическом, политико-правовом смысле она была ярко выраженной частью Востока, сформировавшейся на основе кочевых племен, в конце концов вошедших в орбиту Исламской цивилизации, с решающим культурным влиянием ее оформившегося к тому моменту иранского фланга. Позже, как это показано Александром Севастьяновым, именно это культурное влияние «иранского» стиля — османского и персидского — станет на несколько веков определяющим для Московии. И вот в это пространство с его политической и не только культурой и оказались интегрированы северо-восточные земли Руси, которые при этом сохранили как свою этническую автохтонность (ведь Орда не осуществляла их заселение своими колонистами и ассимиляцию их населения), так и связи со своими единоверцами вовне.

В русской историографии эта страна называлась также Великой Русью или Великороссией, отличаясь таким образом от Малой Руси или Малороссии. Однако изначальный смысл этих названий сегодня уже мало кому понятен, так как воспринимается исключительно через призму идеологического противостояния по украинскому вопросу. В таком контексте данные термины воспринимаются как совершенно неприемлемые для украинской стороны, ибо, во-первых, обозначают «две ветви одного народа», во-вторых, превозносят «великороссов» над «малороссами», как это может показаться.

Меж тем, киевский дореволюционный историк Андрей Стороженко считал, что из названий «Малая Русь» и «Великая Русь» следует историческая субординация, прямо противоположная той, которая обычно подразумевается. Как он это показывал на примере Малой Греции и Великой Греции, Малой Британии и Великой Британии, Малой Польши и Великой Польши, первые традиционно понимались как историческая колыбель определенной общности, в то время, как вторые — как более поздние колонизированные территории, ее расширение.

Великая Русь или Великороссия таким образом предполагала смысл Новой Руси или Новой России по аналогии с Новой Англией, Новым Йорком (Нью-Йорк) и т. д. При этом, если ее политический правящий слой был сформирован из представителей единой элиты древней Руси — дома Рюриковичей, то ее демографию определило наложение славяноязычных племен кривичей, вятичей и словен-ильменских на местное финское и балтское население, славянизируемое ими.

4. Великороссия: Московия, Новгород и лимитрофы. Цезаризм и папизм по-русски. Зачатие России

Многими Великороссия считается синонимом Московии, а великороссы, соответственно, московитов. Это не лишено смысла, так как именно Москва собирала великорусские земли, еще под властью Орды, перековывая их население в единую великорусскую народность.

Однако как человек является потомком не только своего отца, чью фамилию он носит, но и матери, соответственно, собирая в себе гены предков со всех сторон, так и великорусы, будучи генеалогически московитами, имеют наследственность и других компонентов, влившихся в них.