Книги

Незавершенная революция

22
18
20
22
24
26
28
30

Юлиан Бромлей (фото)

Исходя из такого понимания, можно будет отказаться от определения представителей одного этникос как одного этноса с жесткой структурой, давая вместо этого возможность как проявляться различным, конкурирующим или параллельным ЭСО, так и существовать людям, не нуждающимся в них вообще. Однако если говорить о России в целом, то это пространство, в котором кроме русских регионов, где такой внутрирусский или пострусский этноплюрализм будет вполне уместен, существуют территории с действительно полиэтническим населением, то есть, разными этникосами и в некоторых случаях сохраняющимися традиционными этносами. В таких случаях сохранение этноса возможно и необходимо в качестве конвенциональной рамки для представительства и баланса интересов между действительно разными этничностями и выраженными этносами. То есть, например, в республиках вроде Башкирии, Якутии и т. д. «русские» могут сохраниться как таксон первого порядка наряду с «башкирами», «якутами», «татарами» и т. д., при том, что внутри них уже могут быть таксоны второго, третьего и т. д. порядка, которые являются их внутренним делом и не должны использоваться для нарушения баланса интересов и представительства основных сообществ. То же верно и в отношении права на возвращение или гражданство, которое по убеждению автора этих строк, должно быть закреплено для представителей всех коренных народов России — для его реализации также разумно отталкиваться от конвенциональных этнических рамок, сложившихся исторически, то есть, предоставлять его обладающим предками — конвенционально русскими или татарами, а не скажем, кривичами или булгарами, соотнесение с которыми является личным делом и правом человека и может проявляться в неформальном порядке.

Подход конвенциональной рамки — это то, что было бы оптимально использовать не только в отношении этноса — в описанных случаях, но и в отношении политической нации. Да, мы в России или Северной Евразии далеко не уйдем без становления политических или гражданских наций как рамки республиканского политического сообщества. Но классическая модернистская «нация», особенно континентального европейского типа, предполагающая жесткую языковую, культурную и этническую гомогенизацию пространства — это не то, что нужно нам в нашей гетерогенной, мультиэтнической и мультиконфессиональной Северной Евразии. Политическая нация или «регионация» как ее называет Даниил Коцюбинский как синоним республиканского политического сообщества, включающего в себя людей не по принципу этничности, а по принципу гражданской лояльности — это оптимальная возможность пройти между Сциллой и Харибдой на этом пространстве. Конкретно для русских переход к такому пониманию должен закрыть и тему т. н. «разделенного народа» или «разделенной русской нации». Есть много политических русских или нерусских наций, членами которых могут быть этнические русские, и есть русский народ как этническая макро-группа, которую существование этих наций и государств, на территории которых проживают ее представители, никак не «разделяет». И этим этническим русским следует учиться быть лояльными членами своих политических наций и государств, что только повысит их конкурентноспособность, при этом двери собственно России как дома их национальности (конвенционального этноса) и в особенности ее русских республик должны быть открыты для них, в том числе, если у них не получается вписаться в государства-нации и республики нерусские.

Плюралистическое многорусье (термин А. Широпаева), в рамках которого люди русского происхождения и языка, сохраняя конвенциональную общность-рамку, проявят субъектность во множестве политических и идентитарных форм (мультитюд), есть необходимое условие успешного завершения национальной революции, наследующей задачам Комитета Освобождения Народов России, Учредительного собрания, народовольцев, автохтонных повстанческих движений Северной Евразии и незавершенной Русской революции начала XVII века.

25. Глобализация настоящего и возвращение будущего

Сегодня путинская Россия является одним из видных участников Большой Игры, причем, на поворотном этапе мировой истории. Да, именно «путинская Россия», а не «Россия» вообще, потому что ее роль и интересы в этой игре от и до определяются не интересами ее страны или народа, а исключительно интересами той группировки, которая подмяла их под себя и опираясь на них строит свои отношения с внешним миром.

Собственно, так в России было всегда — в мировой политике она была вещью (res) не ее так и не состоявшегося в качестве субъекта народа (publica), а правящих группировок — асабий. На протяжении веков эти группировки действовали в соответствии с геополитическим паттерном исторической России, утвердившейся на пост-ордынском пространстве за счет его колонизации-заливки русской крестьянской массой, успешно размножавшейся в рамках аграрно-крепостного уклада, увенчиваемого самодержавием. Таким образом, можно сказать, что веками интересы русских правителей и русского народа действительно совпадали, конечно, если понимать последний не как совокупность индивидов с собственными достоинством, правами и интересами, но как «вещь», как поголовье, которое в собственных целях разводит хозяин стада.

Слом этого тренда впервые произошел при коммунистах, которые появились в момент, когда возможности развития в рамках аграрно-крепостного уклада уже были исчерпаны и на повестке дня стоял вопрос о неизбежности и необходимости перехода русских к индустриально-городскому укладу с соответствующей социально-политической трансформацией. Самодержавная готторпская группировка в этот момент совершила акт самозаклания и заклания своей империи, когда вместо того, чтобы взять под свой контроль и провести эту трансформацию, максимально сконцентрировав силы на этом чрезвычайно сложном процессе (20 лет без войн и революций по Столыпину) продолжила вести себя так, как будто бы ресурс и безотказность крестьянского пушечного мяса безграничны и позволяют продолжать бесконечное расширение империи. Впрочем, коммунисты, как оказалось, лишь продолжили их дело, использовав поверхностную модернизацию для обновления империи, продолжающей относиться к русской массе так же, но переводя ее из крестьянского в индустриально-городское состояние.

Примерно к 70-м годам прошлого века демографическая, а с ней и социально-политическая «русская матрица», на которой стояла историческая Россия, сломалась и начался т. н. «русский крест». Жизненно необходимая задача социальной и политической модернизации русских и страны была с треском провалена разложившейся «элитой», променявшей ее решение на возможность приватизации создававшихся поколениями «общенародных» активов.

Историческая проблема современного «неофеодализма» с «элитой», обстраивающейся поместьями, сопоставимыми с дворцами петровской и екатерининской эпох, и набивающей свои карманы благодаря «административному ресурсу», именно в этом. Веками подобные отношения правящего слоя с бесправным населением в России не противоречили ее успешному геополитическому развитию, потому что большинство населения находилось в рамках аграрного уклада, позволявшего ему размножаться, обеспечивая это геополитическое образование экономическими и демографическими ресурсами, необходимыми для его экспансии. Сегодня правящий слой России продолжает относиться к ее населению ровно также, как он это делал веками, но теперь это имеет противоположные последствия — стремительную деградацию населения и скукоживание пространства развития страны.

Я не сомневаюсь в искренности Путина, считающего себя продолжателем дела «исторической России» и думаю, что с этой точки зрения он не видит противоречий между своей миссией и своим отношением к подвластному населению — ведь именно так веками к нему и относились его правители. Относились так же, но тогда это работало — уклад был другой, и эта плантаторская по сути модель органично вписывалась в мир-систему. Сейчас это уже не работает и не будет работать, и Россия стремительно утрачивает свою нишу в мировой экономике — аграрную ли, индустриальную ли, уже не говоря о постиндустриальной, шанс занять которую был упущен нынешней «элитой», как позднесоветская «элита» упустила шанс на реформы по китайскому сценарию. Единственный их ресурс — это углеводороды, труба, но это ресурс максимум на несколько десятилетий, после исчерпания которого страна по сути оказывается на руинах, потому что эти банкроты не способны осуществить диверсификацию источников развития даже так, как это делают вчерашние бедуины в странах Залива.

«После нас хоть потоп» — это сознательный или подсознательный императив российских гегемонов, архетипически наследующих экстенсивную парадигму, проявлением которой было, в частности, подсечно-огневое земледелие, это следствие запоздавшего в Северной Евразии и поверхностного неолита. Однако уходить они пока не собираются, напротив, чувствуют себя в расцвете сил и возможностей, чему способствуют как беспомощность раздавленного российского населения, так и противоборство в стане мировых центров силы. Благодаря этому в своей Большой игре кремлевские могут позволить себе опираться не на развитие страны, а исключительно на силу, которая была создана раньше, точнее, ее остатки. Так как речь идет исключительно о ядерном оружии, в такой игре ва-банк ставка делается только на то, что те, кому есть, что терять, не решатся идти до конца. Но это балансирование на краю пропасти, потому что при таком развитии, сколько веревочке ни виться, а концом должны будут стать либо геополитическая капитуляция или коллапс (спасительный сценарий для человечества и самого населения России), либо глобальный ядерный апокалипсис.

Глубинное противоречие во внутренней политике этих «защитников исторической России», по сути осуществляющих ее историческую ликвидацию (в силу ее неспособности к трансформации), транслируется и в их внешнюю политику. Путин позиционируется и воспринимается многими в соответствующих кругах как борец за суверенитет национальных государств, союзник и чуть ли ни надежда их патриотов. Однако национальные государства, особенно в Европе, где их сторонники с надеждой смотрят на Кремль, базируются на совершенно других основаниях — это stato, ограниченные правом внутри и вовне, являющиеся вещами (res) их политически организованных народов (publica). Путинская власть не только ничем не ограничена внутри, будь то писанные законы, которые в России не стоят ничего, или формальные институты, которые являются фикциями и декорациями, но и демонстративно не собирается ограничивать себя вовне.

«Границы России нигде не заканчиваются» — декларация никакого не национального государства, а международной ОПГ, впервые в истории послевоенной Европы аннексировавшей международно признанную (в том числе и ей самой) территорию соседнего государства, устраняющей своих противников по всему миру, вмешивающейся во внутриполитические процессы в других государствах с целью их дестабилизации, свержения неугодных и привода к власти угодных политиков, прикрывающей международный наркотрафик, используя дипломатический иммунитет, организующей кибератаки, а в последнее время активно участвующей в массе конфликтов посредством своих ЧВК (пригожинцы). Конечно, на это можно возразить, что то же делает и Америка, а мы мол чем хуже. Однако, во-первых, именно то, что Америка делает это, и превратило ее в красную тряпку сторонников государственных суверенитетов, во-вторых, если точнее, делают это американские спецслужбы, против всевластия которых борется их же собственное общество и которое ограничено институтами их государства (stato) и права, в то время, как в России первые полностью подмяли под себя вторые, и творят, что хотят, и в стране, и в мире.

По этой причине путинская Россия является полным антиподом идеала национальных государств и их международного сообщества и права, более того, позиционируя себя в качестве их защитника, выступает как троян в их стане. Последнее проявляется, в частности в том, что попавшие на этот крючок Кремля европейские националисты, в итоге начинают мыслить и действовать как часть международной мафии, попирая принципы суверенитета своих государств и их публичные интересы в угоду завоеванию или сохранению власти, как это показал скандал с лидерами австрийской Партии Свободы на Ибице и многие аналогичные инциденты размером поменьше.

При этом, используя т. н. «правых» как своих троянов, Кремль, конечно, не основывает свою политику на соответствующей идеологии, как это было в советский период. С таким же успехом как «правых» он может использовать в своих интересах и «левых», что пытается делать в Венесуэле, на постсоветском пространстве, в странах восточной Европы вроде Чехии или даже западной (партия Linke в Германии). Понятное дело, что к идеям борьбы за социальную справедливость он имеет такое же отношение как к идеям борьбы за суверенные нации, то есть, никакого. Кремль внеидологичен, и в очередной раз констатировать, что его политика имеет гибридный характер — это избыточная банальность.

Владимир Путин и Евгений Пригожин (фото)

Такая гибридность является сильной стороной Кремля в мировой Большой игре, но она же выбивает из нее русских в любом самостоятельном от него качестве. Русские не могут участвовать в глобальной политике ни как самостоятельные правые, ни как самостоятельные левые, ни как экологисты, но только как путинские или — в маргинальном меньшинстве — антипутинские. Глобализация неизбежно будет происходить, хочет ли того Кремль или нет, вопрос только в том, с какой скоростью и в каком формате. Впрочем, Кремль, а точнее кремлевские как раз хотят глобализации — еще как — просто хотят замкнуть ее на себя, отрезав от нее остальных русских. По этой причине русские, ориентированные на соответствующие направления и тренды, не могут участвовать в их глобальной политике, но могут делать это либо как инструмент Кремля, либо как инструмент против Кремля. И делать им это приходится совместно с ценностно чуждыми силами, потому что критерием политического различения «друг — враг» на практике становится отношение не к ценностям и идеям, но к Кремлю и его политике.

Таким образом, все русские «яйца» сложены в одну — дырявую — корзину и все ставки сделаны на одну лошадь — загнанную и хромую. Во времена Холодной войны русский воспринимался в мире как синоним советского, коммуниста, даже несмотря на наличие многих тысяч непримиримых русских антикоммунистов. Но коммунизм, по крайней мере, был возвышенной (хотя и сатанистской по факту) утопией, а какой образ закрепился за русскими в мире сегодня? Судя по нынешним трендам западной культуры — это образ мафиози, отморозков, несущих с собой не возвышенные идеалы, а исключительно нигилизм. И это результат путинизма, превращения русских в путинских и позиционирования путинских в качестве русских.

Если такое отождествление в итоге не закончится не только концом исторической России (или нынешней цивилизации в результате ядерного апокалипсиса), но и полным крахом русского во всех смыслах (включая альтернативные путинизму и исторической России), на смену этому гибридному «русскому миру» должна будет придти принципиально иная модель — «русских в мире и мира в русских». Возможная, конечно, только в случае трансформации, описанной в предыдущих двух главах, то есть, если это будут другие русские или, если угодно, пост-русские.