Книги
Незавершенная революция
О роли, которую евреи сыграли для революции, достаточно откровенно скажет сам Ленин, который, к слову, имея одного еврейского прадеда-выкреста, евреем считаться не может ни по галахическим, ни даже по Нюрнбергским расовым законам:
«Евреи составляли особенно высокий процент (по сравнению с общей численностью еврейского населения) вождей революционного движения. И теперь евреи имеют, кстати, ту заслугу, что они дают относительно высокий процент представителей интернационалистского течения по сравнению с другими народами.
…Большое значение для революции имело то обстоятельство, что в русских городах было много еврейских интеллигентов. Они ликвидировали тот всеобщий саботаж, на который мы натолкнулись после Октябрьской революции… Еврейские элементы были мобилизованы после саботажа и тем самым спасли революцию в тяжелую минуту. Нам удалось овладеть государственным аппаратом исключительно благодаря этому запасу разумной и грамотной рабочей силы».
Так является ли это основанием, чтобы отрицать «русскость» большевистской революции? Что ж, если так, то пусть те, кто из-за этого отказываются считать ее русской, откажут в праве на русский характер и Московскому государству, создававшемуся при активном участии десанта Палелог и Траханиотов, зачистивших русских вольнодумцев; и государству Ивана Грозного, значительную часть Опричнины которого составляли крещенные тюрки, усмирявшие русских бояр и простолюдинов; и Романовым, искоренявшим великорусский уклад с черкасами и литвинами; и Петру I, строившему свою Империю руками западноевропейских специалистов, и фактически оставившему русский престол иностранцам. О Готторпском государстве нечего и говорить — его правители уже не были ни представителями мужского русского рода, ни носителями русской крови в принципе, учитывая то, что их отцы из поколения в поколение женились на германках — так что в последнем представителе их династии русской крови было не больше, чем в Ульянове-Ленине.
Евреи, начиная с Ленина играли в Империи ту же роль этнического драйвера новой имперской асабии, что и германцы, начиная с Петра I. Что на 100 % является следствием русской «имперской ситуации» — включения в состав России сперва Украины с Белоруссией, а потом и Польши как крупнейших центров восточноевропейского еврейства. Ведь в Великороссии многочисленного еврейского населения, ставшего поставщиком кадров для большевиков, не было, а значит, не могло быть и никакой «еврейской революции», останься она в своих прото-национальных (ранне-национальных) границах.
Германское присутствие в правящем классе поздней Империи объективно шло на спад по двум взаимосвязанным причинам: во-первых, из-за иссякания германской эмиграции в Россию в связи с созданием объединенной Германии и бумом немецкого государственного патриотизма (вместо прежнего земельно — диаспорного сознания), во-вторых, из-за идеологической славянизации Российской империи. При этом германский элемент был частью имперского истеблишмента, оказавшегося исторически несостоятельным и отчужденного, как показали дальнейшие события, от основной массы коренного населения страны. К слову, по этой причине в белом движении этнические германцы на руководящих позициях бросаются в глаза не меньше, чем этнические евреи в красном. А то, что последние оказались и были востребованы именно в нем, абсолютно понятно — будучи пораженными в правах, евреи ощущали себя антисистемным элементом, но в отличие от тех же поляков они не сгруппировались в отдельном национальном проекте (пресеченном деятельными усилиями Ленина), а поддались на соблазн стать элитой новой России.
Следующим, хотя и с большим отрывом, этническим драйвером нового правящего класса оказались кавказцы, точнее, представители той части христианских кавказских народов (грузин, армян и в меньшей степени осетин), которые сделали ставку на российских большевиков, а не свои национал-меньшевистские проекты. Впрочем, в отличие от евреев, которые составляя в Империи примерно 5 % населения, заняли в верхнем слое советской системы непропорционально большое место за счет замещения старой не только политической, но и культурной германо-славянской элиты, представительство кавказцев в новой системе было куда более скромным, ограничиваясь в основном административными структурами.
Однако для победы в войне решающую роль сыграло то, что в распоряжении большевиков оказалась старая — новая армия, армия Российской империи, революционизированная благодаря мировой войне и при их активном участии, но сохранившая ядро кадровых офицеров, которые пошли не за белыми, а за красными.
Весьма интересны в этом смысле результаты выборов в Учредительное собрание. Если эсеры, как мы знаем, побеждают на них благодаря крестьянам, а кадеты получают голоса зажиточной части городского населения, то большевики получают поддержку не только от рабочих, но и от армии — еще не красной, а вполне себе российской. Так, за них проголосовало 67 % военнослужащих Западного фронта, 58,2 % Балтфлота и 56 % Северного флота.
Конечно, можно сказать, что в основном это были солдаты и матросы. Однако начальником штаба и Верховным главнокомандующим армии РККА был дворянин и царский генерал-лейтенант Бонч-Бруевич. В 1918 году главкомом стал бывший начальник Оперативного штаба 1-й императорской армии полковник Каменев. Его помощником, начальником Полевого штаба РККА был генерал-майор царской армии Лебедев. Начальником Всероссийского Главштаба — другой царский генерал-майор Самойло. На восточном фронте действиями РККА против Колчака руководил бывший генерал-лейтенант барон фон Таубе, которого после его смерти сменит генерал-майор Ольдерогге, добивший «верховного правителя России». На южном фронте Деникину противостояли генерал-лейтенанты царской армии Егорьев и Селивачёв. Большинство основных директив, приказов, распоряжений фронтам разрабатывал полковник царской армии Шапошников.
Всего на стороне большевиков воевали 746 подполковников, 980 полковников и 775 генералов царской армии. Численность младшего офицерского состава царской армии, перешедших в РККА, составляла около 70 000 человек. Итого, если говорить о царских офицерах, принявших участие в этой войне, в рядах антибольшевистских сил ориентировочно воевало порядка 60 % таковых против порядка 40 % в рядах красной армии.
Наглядным разоблачением мифа советской пропаганды о рабоче-крестьянском характере красной армии стала история подавления крестьянского тамбовского восстания не просто генералом царской армии и ветераном первой мировой войны, а потомком смоленских шляхтичей Тухачевским, который в белошизоидных кругах, конечно же, проходит как «еврей».
Что же толкало большую часть этих людей в ряды красных? По многочисленным признаниям с обеих сторон, это был именно великодержавный рессантимент противостояния «сепаратизму» и «иностранным интервентам», то есть, региональным и национальным республикам и воинским контингентам, гарантирующим их безопасность. Те же соображения, но с другой стороны — в рядах белых — толкали их бывших сослуживцев на заявления и действия, разрушающие коалиционное антибольшевистское сопротивление. Поэтому с полной уверенностью можно сказать, что при всем внутреннем антагонизме внутри русской офицерской корпорации, преобладающий в ее рядах имперский настрой стал одним из решающих, если не решающим фактором победы красных в этой войне.
Февраль 1917 года открывал перед Россией две реалистичные альтернативы: республиканской федерализации под руководством разнонациональных социал-демократических сил и новой имперской мобилизации, которую могли осуществить только красные, а никак не белые. Ведь это у красных была для этого энергичная асабийя со «свежей кровью», обладающая грандиозным модернизационным проектом и способностью вовлечь в него широкие людские массы всеми необходимыми методами — от пропагандистских до гипер-репрессивных. Увидев в них эту силу, за ними и пошла значительная часть имперского офицерства, осознавшая, что альтернативой этому пути может быть только «раздробление и зависимость России от иностранных держав».
Большевики, таким образом, спасли империю, вдохнув в нее новое дыхание и обеспечив ей развитие на новой основе, а меченосцы этой империи пошли за большевиками, чтобы воссоздать ее под их властью. Но планы у большевиков были куда более масштабными, чем просто воссоздание этой империи.
15. Новая религия, церковь и инквизиция
Религиозный характер, религиозные корни большевистской революции являются общим местом у многих, рассуждающих о ней, начиная с Бердяева и поколения «Смены вех». Но нас интересует не констатация этой религиозности, которая, конечно, должна быть очевидной, а выявление ее политической формы, «политической теологии», как ее понимал Карл Шмитт.
Так как в ранних главах достаточно много внимания было уделено фактору великорусского староверия и вообще специфической великорусской религиозности, интересно рассмотреть гипотезу о том, что русский коммунизм как раз и стал их реваншем над западнической романовской Империей, закатавшей их в асфальт. Считаю столь же принципиально обоснованным ход этой мысли, сколь принципиально неверным такой вывод из нее.
Начну с последнего. В отношении природы коммунизма, русского в том числе, но не только его, есть две полярные точки зрения — взгляд на него как на явление бескорневое и антипочвенное или как на явление корневое, почвенное, но облеченное в обманчивые интернациональные одежды. К этой теме мы еще планируем подробно обратиться далее, но пока укажем на то, что взвешенную оценку соотношения интернациональной и почвенной ипостасей коммунистических проектов дал немецкий политический философ Карл Шмитт в своей «Теории Партизана». В ней он писал о том, что коммунизм оседлывает то, «что было реакцией стихийной, теллурической силы против чужого вторжения», которое после этого попадает «под интернациональное и наднациональное центральное управление, которое помогает и поддерживает, но только в интересах совершенно иного рода всемирно-агрессивных целей».