Прежде всего у восточных берегов Гренландии совсем нет острова с высокой горой. Названием «Витсерк», которое дают этому острову Олай Магнус и карта Гурмона, обычно обозначали ледниковый щит Гренландии. Так называли его приближавшиеся к острову моряки, причем слово «hvitserk» означает «белая рубашка»[837], и оно не относилось к какой-либо определенной горной вершине. Морской знак с изображением компаса, который, по Олаю Магнусу, якобы показывал морским разбойникам, где они могут получить богатую добычу, — безусловно, сказка. У пустынного арктического побережья, которое ни один моряк не посещал по доброй воле, и к тому же на высокой горе или глетчере подобный знак был бы полной нелепицей.

Ларсен, пытаясь внести какой-то смысл в эту историю, предположил, что Пининг и Потхорст воздвигли в Гренландии род высотного знака по типу португальских падранов[838]. Коль со своей стороны полагал, что речь может идти о вехе, обозначавшей удобную стоянку[839]. Но и эти предположения повисают в воздухе. Северные народы вообще нигде не ставили знаков своего господства над какой-либо областью. Почему же они сочли необходимым поступить так в абсолютно не представлявших для них ценности арктических пустынях, на побережье, пользовавшемся дурной славой у всех моряков? Ведь все думали только о том, как бы его обойти, и совсем не стремились им обладать! Но и веха для обозначения удобной стоянки на пустынном берегу тоже не имела бы никакого практического значения. Земельные знаки обычно ставили только в давно обжитых местах, а на восточном побережье Гренландии не было таких мест. Если в районе Ангмагсалика, который подразумевает Коль, и могло находиться эскимосское поселение, то следует напомнить, что эскимосы вели кочевой образ жизни.

Гораздо более убедительным представляется толкование, предложенное Стормом[840]. Этот исследователь предполагает, что просто на какой-то карте того времени возле Гренландии было помещено изображение компаса, которым обозначали страны света, что дало повод к возникновению всей истории. И действительно, на карте Олая Магнуса от 1539 г. (см. рис. 10) такой компас нарисован вблизи Гренландии без какой-либо пояснительной надписи. Видимо, основываясь на этом рисунке, на названии Витсерк и на воспоминаниях о пребывании Пининга и Потхорста в Гренландии, составитель карты Гурмона сочинил свой фантастический рассказ, отзвук которого слышится в написанном через три года письме Карстена Грипа. Наконец, падкий до сенсаций Олай Магнус разукрасил эту басню еще более замысловатыми и невероятными небылицами. Так возникла нелепая разбойничья история, рассказанная выше. Вся она в целом может служить только наглядным примером того, до какой степени произвольно читались и толковались когда-то старые карты.

Предложенное Стормом объяснение истории с «морским знаком» представляется нам правильным. В качестве доказательства его правоты можно привести такую же историю, которую 100 лет спустя рассказывали о мысе, Нордкап. В одном документе 1599 г., а именно в дневнике некоего Сиверта Груббе, который сопровождал короля Кристиана IV в плавании на север, Бьёрнбо и Петерсен нашли совершенно аналогичное сообщение. В записи от 12 мая 1599 г. сообщается: «Мы шли под парусами мимо Нордкапа. На вершине этой горы в камнях вырублен компас»[841].

Так как Сиверт Груббе «шел под парусами мимо Нордкапа», то он не мог взобраться на гору и там убедиться в наличии знака. Во всяком случае, компас с указанием на страны света имел бы смысл, если бы находился непосредственно на берегу, а не на скале высотой 300 м, на которую никто без» особой нужды не стал бы взбираться. Нансен пишет: «Подобный компас вряд Ли мог иметь какую-либо ценность для моряков», и правильно предполагает, что и в этом случае ошибка Груббе была вызвана изображением, нанесенным на карту около Нордкапа[842]. Итак, мы можем спокойно вычеркнуть из числа серьезных сообщений все, что рассказывается о «морском знаке» Пининга и Потхорста на восточном побережье Гренландии и об их «пиратских» набегах в этом районе.

Со времени появления работы Коля следует вообще выбросить в мусорную яму истории старую басню, будто Пининг и Потхорст были пиратами. Несмотря на это, датчанин Нёрлунд в 1936 г. снова охарактеризовал обоих героических моряков Дании как «отважных пиратов»[843], а Фридерици в 1939 г. дошел даже до совсем нелепого вывода, когда писал: «Пининг, основной профессией которого были каперские набеги»[844]. Как раз наоборот, «основной профессией» Пининга в военные времена было командование датской флотилией, а в мирные годы, самое позднее с 1478 г., — управление Исландией[845]. Это стало известно уже с 1904 г. Само собой разумеется, что адмирал и наместник не мог быть одновременно пиратом, занимавшимся грабежом в целях личного обогащения. Фридерици, однако, упорствует в своем нелепом утверждении, несмотря на возражения автора этих строк[846], и еще раз в более острой форме развивал в 1939 г. свою старую, в корне неправильную и несправедливую характеристику Пининга и Потхорста как «купцов»: «Люди такого типа (!), действуя в качестве купцов и укрывателей краденого (!), могли найти сбыт награбленным (!) товарам, подвизаясь среди гренландских норманнов».

Это несправедливое суждение продолжает излюбленную Фридерици линию, напоминающую придирки Страбона. Фридерици систематически принижает почти всех великих людей эпохи открытий (Генриха Мореплавателя, Пининга, Колумба, Кабота и др.), что ни в коей мере не отвечает исторической правде. Поскольку Коль еще в 1936 г. установил, что Пининг «вел, как королевский служащий и офицер, морскую войну против англичан обычным для того времени способом»[847], такое злобное суждение Фридерици о своих заслуженных земляках непонятно!

Возвращаясь к работе Ларсена, следует отметить, что вызванная ею дискуссия о плавании Пининга и Потхорста продолжается необычайно оживленно вплоть до последнего времени. Датчанин Брёггер тоже заявил о своем полном согласии с версией Ларсена[848]. Плишке выразил предположение, что это плавание было поздним результатом открытия Америки норманнами[849]. Автор этих строк не считает гипотезу Плишке правильной. Из источников по крайней мере никак не следует, что поводом для плавания были слухи о старых открытиях.

Вплоть до опубликования в 1909 г. письма Карстена Грипа Пининга и Потхорста никогда не связывали с разведывательными экспедициями в Атлантическом океане, но зато в течение ряда столетий поговаривали о плавании на север некоего Скольва. Более ранние источники (Цербстский глобус) относили это плавание «примерно к 1476 г.», а более поздние безоговорочно повторяли эту дату. Скольв, вероятно, был самым опытным кормчим датского флота. Утверждение, впервые выдвинутое Бельфоре в 1570 г. и позже неоднократно повторявшееся другими авторами, в частности заслуженным польским историком Лелевелем, что Скольв был поляком, нельзя принимать всерьез[850]. Оно основано на очень произвольном толковании, будто имя кормчего, неправильно прочитанное, как Скольв, должно означать «из Кольно» (Кольно — поселок в Польше). Это натянутая гипотеза такого же порядка, как высказанное однажды мнение, будто имя и фамилия Христофора Колумба в латинизированной форме Христофорус Колопус означает Кристоф из Кельна! Предположение о «поляке» Скольве убедительно опровергнуто Стормом[851] и ныне отбрасывается также польскими исследователями[852]. Это, однако, не помешало недавно одному перуанскому исследователю, наделенному, очевидно, слишком пылкой фантазией, высказать весьма курьезное предположение. Он утверждает, что «Иоанн Скольв» и «Христофор Колон» одно и то же лицо[853]. Отсюда следует (в который раз!), что Колумб либо рядился в чужие перья, либо уже «знал» Америку, когда вышел в свое плавание 1492 г. Автор этих строк хотел бы здесь еще раз подчеркнуть, что подобные нелепые сказки способны только дискредитировать любое историко-географическое исследование. Не отрываясь от действительности, мы должны рассматривать Скольва просто как норвежца. «Его звали, вероятно, Скольв, Скольвсон или, скорее всего, Йон Скольв»[854].

Об этом Скольве мы не знаем ничего, кроме того, что ему приписывают цитированные выше источники XVI в. Он побывал на неизвестной до той поры далекой северо-западной земле, населенной «народами кви» и лежащей севернее какого-то морского пролива. Это все, что о нем сообщается. Что надо понимать под «народами кви», до сих пор остается совершенно неясным.

Касающаяся этого народа надпись (см. рис. 11) на парижском глобусе Экюи гласит: «Qui populi, ad quos Joanes Scolvus Danus pervenit Ann. 1476». [«Те народы, к которым прибыл датчанин Иоанн Скольвус в 1476 г.»] Совершенно такую же надпись мы находит и на цербстском глобусе Фризия от 1537 г., в изготовлении которого участвовал Меркатор, с той единственной разницей, что там стоит «circa annum 1476» («около 1476 г.»). На обоих глобусах достигнутая Скольвом земля соединяется с Гренландией в единый большой массив суши, причем последний простирается неопределенно далеко на запад. Этому надо придавать тем меньшее значение, что, например, на карте Циглера от 1532 г. даже «Тресковая земля» сливается с Гренландией в огромный массив суши. Составителям глобусов и карт было, видимо, известно лишь то, что «народы кви» были найдены где-то к западу от Гренландии.

Нельзя ли, соблюдая осторожность, выдвинуть предположение, что слово «Quii» следует просто считать относительным местоимением «qui» и толковать данное выражение, учитывая плохую средневековую латынь, как «ii populi». В этом случае перевод означал бы: «Те народы, к которым прибыл датчанин [правильнее, видимо, норвежец] Иоанн Скольв около 1476 г.»

Сторм еще в 1886 г. высказал предположение, что между Пинингом, Потхорстом и разведывательным плаванием Скольва была какая-то связь[855]. Нансен после опубликования письма Грипа тоже заявил, что засвидетельствованная в нем разведывательная экспедиция двух датских адмиралов могла быть идентична с плаванием Скольва[856]. Это тем более вероятно, что плавание Скольва (как говорит приведенная выше цитата из Хорна) состоялось «под покровительством короля Кристиана I». Но под эгидой этого же государя действовали Пининг и Потхорст! Исследование Ларсена доказало большую вероятность того, что в действительности было совершено только одно исследовательское плавание. При этом Пининг и Потхорст были командирами кораблей, а Скольв — главным кормчим, то есть лицом, считавшимся столь же важным, как и командиры. Ольшевич, который обычно не соглашается с Ларсеном, целиком разделяет это мнение и заявляет о плавании Пининга и Потхорста, что «Скольв был, вероятно, кормчим на одном из их кораблей»[857]. В наши дни этот факт можно считать почти твердо установленным и общепризнанным. По поводу прочих деталей мнения исследователей еще сильно расходятся.

Различные карты и глобусы, на которых в XVI в. отмечались достижения Скольва, приписывают ему посещение страны Пахаря (terra del lavoratore), и, несомненно, их составители рассматривают эту страну как Американский континент. Исходя из этого, Ларсен в своем докладе на Конгрессе американистов в Гётеборге счел возможным говорить об открытии Северной Америки за 20 лет до Колумба. И пока его доказательства нельзя опровергнуть, с ними нужно считаться. Однако против выводов Ларсена поднялись бурные возражения с разных сторон. Многие исследователи, работы которых цитировались выше, выступили против Ларсена, например Карачи, Ольшевич, Винтер и Цехлин. Все они в один голос заявили, что датская экспедиция отыскала только Гренландию, и именно она подразумевалась под страной «Лабрадор», название которой тогда впервые появляется в географии.

Итальянец Карачи особенно яростно выступал против Ларсена, упрекая его в преуменьшении (на самом деле лишь кажущемся) славы своего соотечественника Колумба. Карачи не скупился на упреки, обвиняя Ларсена в сооружении «воздушного замка» («edijicio imaginato»). Он утверждал, что датский исследователь «работает одной фантазией, на основе косвенных доказательств» и проявляет «страсть к гипотезам из любви к априорным положениям и еще больше из-за мании казаться новым и оригинальным»[858]. Эти нападки неуместны. Само собой разумеется, что при анализе запутанных проблем вполне допустимо, соблюдая чувство меры, призвать на помощь фантазию, чтобы восстановить истину из обломков фактов. Так поступали тысячи видных ученых, причем наука от этого только выигрывала. Ларсен обосновал свое предположение так хорошо, как это вообще возможно при данных обстоятельствах. И гипотеза Ларсена кажется отнюдь не менее убедительной или правдоподобной, чем мнение его критиков, скорее наоборот! При обсуждении выводов Ларсена в бельгийском журнале «Изис» они справедливо были названы «изобретательными»[859].

Думается, поводом для дискуссии явилось сообщение Карстена Грипа, что датская экспедиция была предпринята по ходатайству «его португальского величества». Как говорилось выше (см. гл. 170), контакт между Португалией и Данией поддерживался в течение ряда десятилетий. Сообщение Карстена Грипа, таким образом, вполне правдоподобно с исторической точки зрения. Поэтому непонятно желание Цехлина отбросить письмо Грипа как недостоверное «более позднее высказывание, о котором мы не знаем, основывается ли оно на надежном источнике». Это письмо, с точки зрения автора, — ценный документ, с которым нечего мудрить и толковать его вкривь и вкось. Как мог кильский бургомистр прийти к своим весьма определенным и, очевидно, основывающимся на прекрасной информации выводам, как мог он передавать своему королю, который был точно обо всем осведомлен, нелепые сказки, как у него могла возникнуть мысль о короле Португалии, если бы то, о чем он писал, не было хорошо известным фактом?

Из письма Грипа неопровержимо следует, что экспедиция Пининга — Потхорста — Скольва никоим образом не удовлетворилась бы достижением Гренландии, известной уже в течение 500 лет. Пожалуй, командирам был дан приказ отыскать эту страну, связи с которой начиная с 1410 г. явно ослабели (см. т. III, гл. 157), и осмотреть норманские поселения. Но невероятно, чтобы задание этим исчерпывалось, как это полагает Ольшевич. Вот что он пишет: «Задачи экспедиции ограничивались тем, чтобы посетить гренландское побережье и возобновить сношения со старыми скандинавскими колонистами»[860].

Это могло быть побочным заданием. Но экспедиция, снаряженная по желанию португальского короля, разумеется, должна была выполнить также какое-то основное задание в интересах португальского правительства. А выяснение вопроса, существуют ли еще в Гренландии норманские колонии, безусловно, не представляло интереса для Португалии. Из письма Карстена Грипа следует, что Пининг и Потхорст получили приказ «открыть новые страны и острова». Если бы они просто направились в Гренландию, то это было бы нарушением королевского приказа, и они, несомненно, понесли бы наказание. Но, поскольку Пининг и Потхорст после своей экспедиции долго пользовались милостью своего короля и удостаивались все более высоких и почетных должностей, нельзя предполагать, что их задание считалось выполненным после достижения берегов Гренландии.

Торговля между Европой и Гренландией около 1470 г. нисколько не угасла, как это долго считали раньше (см. т. III, гл. 157). В то время Гренландия была достаточно хорошо известна. Об этом свидетельствует хотя бы великолепная карта Гренландии, составленная Николаем Германцем в 1566 г. и тщательно изученная Фишером[861]. Итак, на гренландском побережье незачем было открывать «новые земли и острова». Еще менее правдоподобно предположение, будто Пининг и Потхорст посетили не западный, уже заселенный, берег Гренландии, а только арктическое безлюдное восточное побережье, как полагают Ларсен[862] и Коль[863]. Ларсен, правда, делает оговорку, что он считает это предположение правдоподобным только при условии, что «история с компасом не была выдумкой». Но, поскольку она действительно оказалась «выдумкой» или нелепым толкованием старинных морских карт, то вряд ли покойный Ларсен стал бы теперь отстаивать свою точку зрения.

Ведь сам Ларсен, основываясь только на данных Олая Магнуса и Карстена Грипа, выражал «удивление» по поводу высадки экспедиции на восточное побережье Гренландии, ибо полагал, что: «Одной из целей экспедиции было, несомненно, вторичное открытие давно потерянной Гренландии. Этого не произошло, а Пининг подошел, что довольно странно, к восточному берегу Гренландии и сделал попытку там обосноваться»[864].