– Моя история обычная, даже скучная. Меня изгнали из «Божьей пчелы», чему теперь я несказанно рад. Я вернулся домой, отец уже крепко пил тогда. После его смерти, я попал в интернат, потому что мама вышла замуж и уехала за длинным рублем на Камчатку. После интерната я учился в «Мухе», подавал надежды, как говорится. Случайно научился извлекать из вещей крупу. Мелкую, желтую, одинаковую. Я ее толок и вмешивал в краски. Картины мои шли «на ура». Только недолго это продолжалось. Талант говорить с вещами иссяк, а заказчики требовали и требовали. Ну, я и подсел на наркоту, дошел до герыча. Под дурью кинулся под поезд. Но один хороший человек оттащил меня и тем самым спас. Потом взял на работу, в антикварную лавку.

– И ты больше не извлекаешь крупу? – спросила Глина простодушно.

– Незачем, – ответил Лёня, – не всякий дар во благо, иногда и во вред.

***

В Ярославль поезд прибыл в семь утра. На Дзержинский рынок Аркадий Аркадьевич и Глина пришли к девяти. На земле лежали «скатерти-самобранки» – покрывала, клеенки и просто газеты под полиэтиленовой пленкой. «Скатерти-самобранки» образовывали неровные пестрые ряды. Посуда, детские игрушки, обувь, одежда, чемоданы, корзины, картины, железяки неизвестного назначения щедро и беспорядочно были разложены повсюду.

– Круговорот вещей в природе, – приговаривал Аркадий Аркадьевич, прохаживаясь по Дзержинскому рынку, – конечно, всё вкусное забрал Мостославский. Видно, смысла нам ездить в Ярославль уже нет. Этот фокусник нюх имеет на старину, да и агенты у него здесь повсюду. Глеб кивал головой, он понимал, о ком говорит Гомон, ведь Джон Мостославский был самым знаменитым местным музейщиком, знавшим толк в поиске уникальных вещей, создавший музей «Музыка и время».

Глина в затемненных очках и надвинутой низко на лоб кепке только усмехалась, слыша досаду в голосе Гомона. Как можно было ревновать к музейщику, если у них были совершенно разные задачи? Один показывал людям красоту вещей, а другой эти вещи продавал.

Глине очень хотелось найти что-то подобное двум солдатикам из тайника в Доме со шпилем. Да, отыскать такую могущественную вещь было бы редкой удачей. Глину охватил азарт поиска, который был сильнее здравого смысла. Глина отделилась от компании и побрела к восточной окраине площади, где обычно стояли торговцы с посудой.

«Вот бы найти волшебную лампу Алладина! – подумала Глина, – потереть ее… От наивной детской мысли, что вообще можно загадать всё, что угодно, и оно сбудется, у Глины захватило дух. Что бы она попросила у всемогущего Джина? Перебрав в уме все возможные варианты, Глина поняла, что ей не о чем попросить. Вернуться в детство, о чем мечтает большинство? Жаркой и страстной любви? Богатства? Мировой славы?

Какая-то старуха протянула ей бронзовый чайничек с отколотым эмалевым ромбиком сбоку.

– Посмотри, деточка, это фабрика Феликса Шопена. Не того Шопена, что ноктюрны писал и любил Жорж Санд, а другого. Но тоже ценность необычайная.

Глина посмотрела на торговку. Она была окутана легким мороком, через который проглядывало молодое лицо с ямочками на щеках. Это не понравилось Глине, и она сурово покачала головой, а чайник не взяла.

– Зачем ты морок напускаешь? – спросила Глина.

– Жить-то надо, деточка, потому и прячусь,– ответила седая торговка.

– Так живи, чего тебе не живется? А те, кого надо бояться, тебя и так увидят.

– Эх, милая, а тебе чего не живется? Зачем с собой такое сотворила?

– Худо было, – ответила Глина.

– Как совсем худо будет – милости просим на хутор Западная Елань к Петрову Харитону. Вологодская область. Запомнишь?

– Запомню, – ответила Глина.

Тут подоспел Глеб и хмуро встал за спиной Глины.