Глина вскинула брови, но когда по ее плечу побежал белый зверек с ошейником на позолоченной цепочке, девушка поняла, что раз крыска ее признала, то теперь деваться некуда: придется забирать.

– Ее Манчини зовут, – сообщила продавщица с улыбкой, – а вот крыска или крыс – я не умею определять.

Ну, Манчини, так Манчини. Крыска была неприхотлива, хотя и суетлива. Гомону новый жилец понравился. «Самец», – определил антиквар, осмотрев беспокойно двигающееся тельце. Манчини мигом обследовал всю антикварную лавку, и почувствовал себя не только своим в незнакомой обстановке, но и владельцем всех сокровищ. Манчини садился у стойки и с укоризной глядел в глаза покупателям, словно осуждая их за приобретения, а Гомона – за растрату товаров лавки. В поездках на барахолки крыс сопровождал Глину. Не пугаясь людской толпы, он сидел у Глины на плече, вцепившись в куртку коготками, посверкивая агатовыми глазенками по сторонам и топорща усы. Вот, собственно, и была компания Глины: всегда веселый Гомон, деловитый Глеб и любопытный Манчини. Манчини охранял сокровища, Гомон – мировой порядок, а Глеб – их всех вместе взятых.

Оржицкий больше не приходил, Глина спросила как-то у Гомона, пускают ли к ней гостей, а тот весело ответил: были бы гости, а пустить-то можно, не тюрьма. Он непрозрачно намекал на то, что у Глины просто нет никого.

Глина могла бы катать себе жемчужные бусины, чтобы вернуть себе свой облик, и была уверена в том, что Гомон не стал бы препятствовать ей в этом. Она также знала, как напустить легкий морок, чтобы отвести людские глаза от своего уродства. Но утратив какой-либо интерес к мужчинам, она не стремилась устранить ожоги на лице и теле. Страшнее всего были ее внутренние ощущения – Глина была выжжена изнутри, и словно наказывала себя, убийцу двоих людей. А в том, как люди отводили взгляд от ее изуродованного лица, она находила мрачное удовольствие.

За полгода Глина обошла с антикваром и его странной компанией весь город, изучила все точки продаж и находок. Питер открылся ей с другой стороны, нетуристической, но не менее привлекательной. Особенно ей нравилось бродить по заснеженному городу, когда случайно пролетит нарядная тройка лошадей, впряженных в карету. Это богатые молодожены устраивали себе и людям праздник. Она любила бродить у новогодних елок на площадях и рассматривать скоморохов и ряженых Петров и Екатерин, смеяться над их плоскими шутками. Впервые за много лет она отпраздновала новый год в антикварной лавке, с настоящими восковыми свечами в канделябрах, с золочеными яблоками и конфетами, которыми Гомон украсил елку. Утром она нашла подарок, как в детстве. Глина обрадовалась полосатому кашемировому шарфу только лишь потому, что забыла, каково это – получать подарки.

Потом наступила весна, которая в Питере была и стылой, и слякотной, но город расцветал от надежды на скорое тепло. И весна снова принесла подарок.

– Сегодня будем праздновать день рождения Галины Переверзевой.

Глина вспомнила, что сегодня как раз и есть шестое апреля, день ее рождения, который праздновался последний раз еще в Воронеже. Странное ощущение охватило ее, когда она увидела накрытый белой скатертью стол, блестящие серебряные столовые приборы и тарелки из тонкого фарфора с золотой каймой. Неужели в ее жизни было возможно всё то, что доступно другим, обычным людям? Гомон вручил Глине нарядный сверток, а когда именинница развернула шуршащую обложку, то оторопела.

– «Сказки бабушкиного сундука», Галина Переверзева, – прочла она на обложке и удивленно подняла глаза.

– Издана на спонсорские деньги, тираж небольшой, но… – Аркадий Аркадьевич широко улыбнулся, – начало положено.

Глина пролистала книгу. Ее записки историй вещей были переработаны в короткие рассказы, кто-то отредактировал и нарисовал иллюстрации к текстам. На немой вопрос Глины Аркадий Аркадьевич галантно поклонился.

– Ваш покорный слуга провел много бессонных ночей, исправляя отвратительную орфографию автора, а рисунки – дело рук Лёни.

Глина посмотрела на продавца, который обычно стоял за стойкой, а теперь ловко вытаскивал из пакета пирожки, виноград, бутылки лимонада и прочую снедь, раскладывая по тарелкам.

– Мне приятно, даже слов не подобрать, но… – Глина не могла удержаться, не сказав колкость, – но выглядит это все, как попытка показать мне, что я могу жить такой же обычной жизнью, как и все люди.

– А разве ты сама не поняла этого? Нужны доказательства? – усмехнулся Лёня.

– А ты тоже… – начала свой вопрос Глина и осеклась. Она неожиданно вспомнила приют на Комсомольской. Как она не замечала, что Леонид –это ушастый мальчик, с которым она ехала на автобусе в Третьяковскую галерею.

Аркадий Аркадьевич и Лёня засмеялись.

– Все мы немножко лошади, – ответил Лёня, но Глина не поняла его шутки и замолчала.

Когда провозгласили первый тост, выпили по бокалу шампанского и съели по бутерброду, Лёня сказал неожиданно: