– Бабка у меня была непростая. Жаль, что ничего толком мне не рассказала, а перед смертью отдала всю свою силу мне. Потом я уже узнал, что так шаманы передают свои способности молодым шаманам. Так что сила моя умножилась, я лечил, учил, слушал. Я становился сильнее и сильнее, но все время хотел большего и стремился разобраться в себе, что да к чему. Хотел знать, откуда этот дар, кто еще им обладает, как можно его развить… Было так много вопросов и так мало ответов. Потом я понял: я не в той стране родился или не в то время… Даже в дурдоме полежал полгода. Вышел оттуда и дар потерял.
– Что это значит? – встрепенулась Глина.
– Я не знаю, как я потерял свой дар. Почти ничего не помню. Наверное, меня пытали, и я сломался. Кусок памяти стёрт напрочь.
Глина догадывалась, кто мог пытать Тима, но напрямую спрашивать не хотела. Ждала, что тот расскажет сам.
– Люди не знают, кто и почему несет на себе тяжесть этого мира. В какой-то мере, и ты несешь часть этого бремени, пусть пока и не осознанно. Когда-то тебе придется выбирать, как и каждому из нас, – неопределенно сказал Тим, – нести бремя дальше непонятно куда, непонятно зачем, или… бросить все и уйти удить жарить сосиски на острове Красносельского пруда.
– А если я не хочу выбирать? – упрямо спросила Глина.
– Придется, – устало кивнул Тим. Он положил куртку на заваленное дерево, служившее скамейкой для туристов, и лег, глядя в небо, но оно было нестерпимо ярким, и Тим положил на лицо вязаную шапочку.
– А ты доволен своим выбором? – спросила Глина, доедая хлеб и запивая его пепси-колой.
– Доволен, – сказал шерстяным голосом Тим и хитро выглянул из-под шапки, – разве по мне не видно?
Глина пожала плечами, вернулась к берегу, набрала мутной воды в пустую бутылку и залила кострище.
Тим ждал ее, сидя на поваленном стволе и щурился на солнце, как кот.
– А ты себя не упрекаешь в малодушии? – спросила Глина.
– Нет, я с собой живу в мире, – ответил он.
Отдохнув, Оржицкий с девушкой вернулся к лодке. Поодаль топтались недовольные птицы. Они поняли, что угощения им не видать и подбегать к туристам не спешили. Глина и Тим поплыли назад к пристани, и хотя грести против течения было не так легко, вскоре они достигли берега. Лодочник курил на пристани, ехидно посматривая на парочку. По их виду он точно определил, что они с чем уехали, с тем и вернулись. «Не снюхались», – подумал лодочник, забирая у Тима вёсла.
***
Глина, скрестив ноги, сидела на диване Тима. Ей нравилось смотреть, как он работает. Он стучал по клавиатуре компьютера, бубнил себе под нос какие-то строки, повторяя одно и то же по нескольку раз, словно ловя непокорное слово за рукав и ставя его в ряд с другими. Иногда он хлебал остывший кофе и морщился. Изредка звонил кому-то и говорил: «Старик, а ты послушай: «Я так и не задам тебе вопроса, твоей обезоружен добротой». Не? Краткое прилагательное портит? А если ритм поползёт? Ладно, покручу». Клал трубку и сидел, нервно крутясь на старом кресле, искоса посматривая на Глину. Она же просто смотрела на него, в упор, со странным выражением лица. Просто часами смотрела и ничего при этом не делала, только улыбалась изредка, когда он обращался к ней.
– Глина, а как ты думаешь: «Отчаяние вопит». Звучит или нет? Может ли оно вопить само, или только люди вопят от отчаяния? Что если допустить олицетворение самого чувства? Это будет понятно, это принимается читателем?
Глина смеялась и пожимала плечами. Всё, что делал Тим, она считала неподражаемым и уникальным. Ей нравились и его ошибки, и его шутки. «Есть люди – кораблики из тетрадных листов, а есть линкоры, –говорил он, – это не важно, из какого ты материала, главное – плыть». Глина видела, что этот кораблик нашел свою тихую гавань, и задумывалась, где же её собственный причал?
Тим часто читал ей стихи, учил готовить бурито, лагман и сибирские пельмени, танцевать танго, шить кукол. Глине казалось, что Оржицкий знает все на свете, и в нем гармонично уживается несовместимое. Он мог начать день с цитирования «Окаянных дней», а закончить его под гитарные аккорды «Самого быстрого самолета».
Темы одаренности Глины и ее прошлых подвигов они не касались, но Глина видела, что Тим за ней наблюдает. Иной раз ей казалось, что Оржицкий боится. Её или за нее?